Несомненно: ярче и полнее всего эта "поучительность истории" проявляется во времена крутых переломов, подобных тому, о которых повествует роман "Первомост". Жизненные пути его героев обрываются в ту смутную для Руси пору, когда великие "горе и печаль обрушились на русскую землю, плач и стон стоял повсеместно по убитым и уничтоженным воинам". То "темная монголо-татарская сила... надвигалась неотвратимо, будто Страшный суд". И казалось, словно "сама Русская земля плачет над сынами своими, над детьми, над городами и селениями". Верный своему остро социальному видению далекой эпохи, писатель и сюжетными коллизиями повествования, и публицистическими монологами от автора раскрывает сложную, противоречивую картину общественных отношений на Руси, неразрешимость которых ускорила национальную трагедию. Даже в канун ее "не было между князьями ни мира, ни согласия, брат шел на брата, сын выступал против отца, усобицы разъединяли, разрывали землю"...
Сословному эгоизму княжеской власти, феодальной и духовной знати, предрекающему их предательское смирение перед ордынским игом, противостоят в романе бескорыстное самоотвержение и природный, как жизнь, патриотизм народных низов. Потому, не забывает подчеркнуть писатель, даже в гордом ответе русских князей татарским ханам - "Когда сорвете с коней своих копыта, тогда и мы сроем валы городов наших", - прозвучал вовсе "не их голос, а голос всего народа".
Этот могучий голос свободолюбивого народа преследует завоевателей. Они слышат его всюду - не только в лютой сечи у стен русских городов (таковы едва ли не самые сильные в романе картины семинедельной осады татарами Козельска), не только на поле жестокой брани, которым стала вся русская земля, где "никто и никогда ничего не отдавал добровольно", где "воины бились отважно, яростно, бесстрашно, даже без надежды на победу". Хан Батый, этот "литой медный истукан", прав по-своему, когда в недоступной его пониманию подлинной мудрости книжных строк слепым инстинктом варвара угадывает непрочность одержанных побед. Недаром повелевает он "уничтожить" все русские книги, которые тупому его невежеству представляются "порождением слабости", а не силы. Той неизбывной созидательной, творческой силы народа, которая отчаянно торжествует даже в трагическом финале романа. Предвидя скорое предательство правителя-Воеводы, "мостишане" решаются сжечь свой мост, "уничтожить, превратить его в дым и в пепел, дабы не достался он кровожадным насильникам, врагам смертельным и беспощадным".
Как сам народ велик и бессмертен его патриотический подвиг, трудовой и творческий гений. Эта высокая мысль о величии и бессмертии народа-творца направляет финал романа, выливается в мощный пафос жизнеутверждения, выражающий социальный оптимизм современной концепции истории, которую отстаивает Павло Загребельный в своих повествованиях о "делах давно минувших дней"...
