Декабристы - [141]
Читатели узнали из «Донесения», что несостоявшийся диктатор — не только трус и лжец, но и растратчик: якобы пять тысяч рублей, собранных участниками заговора в виде членских взносов, были «отданы князю Трубецкому, а им издержаны не на дела тайного общества»>>{1010}. Но князь не нуждался в средствах — он был очень богат, и тратить общественные деньги ему было незачем.
Печатная клевета была дополнена устной: Николай I много раз рассказывал своим приближенным, как на первом же допросе Трубецкой пал к его ногам, умоляя о пощаде. Трудно сказать, было ли так на самом деле, однако настораживает настойчивость, с которой царь внедрял этот рассказ в сознание подданных>>{1011}.
Эти и им подобные измышления быстро распространились в высшем свете, где у Трубецкого было много друзей и родственников, а затем попали за границу. Клевета распространилась и среди его товарищей по каторге, которые, по словам Н. В. Басаргина, «не могли иметь к нему того сочувствия, которое было общим между ними друг к другу. Он не мог не замечать этого, и хотя ни одно слово не было произнесено в его присутствии, которое бы могло прямо оскорбить его, не менее того, однако, уже молчание о 14 декабря достаточно было, чтобы показать ему, какого все об нем мнения»>>{1012}.
Впоследствии официальная характеристика личности и дел Трубецкого отразилась в записках современников. Так, например, журналист Николай Греч, едва знавший князя, свел воедино все сведения о нем, почерпнутые из правительственных сообщений, и выдал эту компиляцию за собственный мемуарный рассказ: «Князь Сергей Трубецкой, самая жалкая фигура в этом кровавом игрище… умом ограниченный, сердцем трус и подлец… 12-го числа был у Рылеева на сходбище, условился в действиях, но, проснувшись на утро 14-го числа, опомнился, струсил, пошел в штаб, присягнул новому государю и спрятался у свояка своего графа Лебцельтерна, австрийского посланника. Когда его схватили и привели к государю, он бросился на колени и завопил: “Жизни, государь!” Государь отвечал с презрением: “Даю тебе жизнь, чтоб она служила тебе стыдом и наказанием”»>>{1013}.
К «Донесению Следственной комиссии» восходят воспоминания декабриста И. Д. Якушкина: «14 декабря, узнавши, что Московский полк пришел на сборное место, диктатор совершенно потерялся и, присягнувши на штабе Николаю Павловичу, он потом стоял с его свитой». Столь же компилятивны и мемуарные записи Матвея Муравьева-Апостола, близкого друга Трубецкого, тесно общавшегося с ним в Сибири, но, по-видимому, так и не простившего ему смерти братьев. Матвей Муравьев писал: «С[ергей] П[етрович] был назначен на день 14 декабря 1825 года диктатором и верховным распорядителем восставших войск; но обычная воинская доблесть и храбрость С. П. на этот раз изменили ему, и он провел весь день в самом нелепом малодушном укрывательстве от своих товарищей, а наконец искал спасения от неизбежного ареста в доме австрийского посла графа Лебцельтерна… преданный суду, проявил при допросах малодушие и был из числа самых болтливых подсудимых»>>{1014}.
Трубецкой прекрасно знал о грязных толках вокруг своего имени — и стоически переносил несправедливость. Товарищи по каторге не слышали от него «ни одного ропота, ни одной жалобы». Бывший диктатор, по словам Басаргина, «безропотно, с кротостью и достоинством» покорялся «всем следствиям своей ошибки или слабости»>>{1015}.
В 1848 году он написал письмо свояченице Зинаиде Лебцельтерн, в котором между прочим утверждал: «Знаю, что много клеветы было вылито на меня, но не могу оправдываться. Я слишком много пережил, чтоб желать чьего-либо оправдания, кроме оправдания Господа нашего Иисуса Христа»>>{1016}.
Сурово наказанный правительством и оклеветанный общественным мнением, Трубецкой выжил в Сибири во многом благодаря жене. Княгиня Катерина Ивановна, урожденная графиня Лаваль, разделила изгнание мужа и скончалась в Сибири. В 1856 году государственный преступник был амнистирован, вернулся в Центральную Россию и написал воспоминания, в которых, впрочем, трудно отделить правду от откровенного вымысла и традиционных для мемуаристики участников заговора общих мест.
Биография Сергея Трубецкого в том виде, в каком она излагается в большинстве работ о заговоре 1820-х годов, насквозь легендарна. Согласно общепринятому штампу, Трубецкой — тот, кто не вышел на площадь, в решающий момент испугался, изменил, предал своих товарищей. Между тем жизнь и деятельность князя вовсе не исчерпывались тем, что в историографии принято называть «движение декабристов», и уж тем более не ограничивались «площадью».
Жизнь Трубецкого — это жизнь опытного военного, умевшего исполнять сложные и ответственные поручения и потому ценимого и любимого начальством. Свидетельство тому — история с его командировкой в Лондон. Свои опыт и связи князь часто использовал для нужд заговора. И биография его — прежде всего биография отважного заговорщика. Своей деятельностью в Киеве — самоотверженной, сопряженной со смертельным риском — он сорвал масштабную полицейскую операцию по выявлению тайного общества, сделав тем самым возможными и восстание на Сенатской площади, и восстание Черниговского полка.
