Декабристки. Тысячи верст до любви - [60]

– Я могу хоть как-то ему помочь? – не отвечая отцу, требовательно спросила Мария. Тот удовлетворенно улыбнулся:

– Можешь.

– Как? – женщина уже чувствовала, что он чего-то недоговаривает и что рассказал он ей о болезни ее мужа не просто так, не по доброте душевной. Но раздумывать, чего именно сенатор пытается добиться этим разговором, ей было некогда. Она должна была узнать, чем может помочь своему любимому супругу, – это было главным.

– Маша, изначально твой Иосиф был приговорен к двенадцати годам каторги в Сибири, – отозвался отец. – Но ты слишком яростно рвалась туда вслед за ним. Я не мог допустить, чтобы ты поступила так же, как Мари Волконская и другие, чтобы ты бросила нас с матерью и нашего внука. Когда-нибудь ты поймешь, почему я это сделал.

– Вы… не дали отправить его в Сибирь? Устроили так, чтобы он попал в крепость? – Мария не хотела верить этому, но ей уже было ясно: отец сделал именно так. У него были для этого все возможности, император мог прислушаться к его просьбе и изменить приговор Иосифу на более суровый.

– Да, я позаботился о том, чтобы ты не смогла уехать к нему, даже если бы узнала, где он отбывает заключение, – подтвердил сенатор. Мария Андреевна молча опустила голову. Для нее уже было очевидно, что узнать хоть что-нибудь о муже ей не давали тоже по распоряжению отца, но уточнять это и упрекать его она не стала. Какой смысл в этом теперь, когда человек, которого она любила, уже восемь лет медленно умирает в одиночной камере?

– Что я могу сделать для Иосифа? – повторила Мария свой вопрос. – Как я могу облегчить его участь?

– Ты можешь сделать то, о чем мы с твоей матерью уже восемь лет тебя просим, – прямо сказал Бороздин. – Согласиться на развод с государственным преступником и выйти замуж за порядочного человека. Сделай это, и Поджио вышлют в Сибирь. Я похлопочу, чтобы его сразу отправили туда на поселение, а не на каторгу. Там ему будет легче, и он наверняка выздоровеет.

Мария продолжала молча смотреть отцу в глаза. Когда он потребовал от нее, чтобы она разошлась с мужем, в первый раз, молодая женщина с негодованием ответила, что не сделает этого никогда. Все последующие разговоры об этом она лишь отмалчивалась и слабо протестовала, что не может так поступить. Теперь же ей и вовсе было нечего возразить отцу: она уже точно знала, что согласится.

– Как я могу быть уверена, что его действительно отправят в Сибирь? – спросила она, наконец, неожиданно охрипшим голосом.

– Я тебе это обещаю. Моего слова недостаточно? – приподнял одну бровь Бороздин.

– Вашего слова? – усмехнулась его дочь и, не выдержав, все-таки дала волю своему гневу. – Вы же обманывали меня все это время!..

– Ты сама в этом виновата, – холодно отозвался Андрей Михайлович. – Не нужно было упрямиться и рваться в Сибирь за твоими истеричными подругами. Я не мог допустить, чтобы ты сбежала туда, не мог позволить своей дочери жить неизвестно где без средств к существованию.

Мария опустила голову и снова погрузилась в молчание. Нельзя было злить отца еще сильнее, нельзя было пререкаться с ним! Это могло повредить Иосифу, ради него она должна была смириться с тем, что от нее требовали. Ничего другого сделать для своего супруга она больше не могла.

– Ты уже виновата в том, что он умирает, он по твоей милости оказался в крепости, – добавил Бороздин. – Не делай ему еще хуже своим упрямством.

«По твоей милости», – повторила про себя Мария и отвела глаза в сторону.

– Ну так что, Маша? – спросил Андрей Михайлович. – Ты согласна на эти условия или нет?

Мария Поджио помедлила с ответом лишь крошечную долю секунды.

– Да, – ответила она чуть слышно. – Да, я согласна.

– Ты согласишься на развод с Поджио и выйдешь замуж? – еще раз уточнил Бороздин.

– Да, – ответила Мария и поднялась с кресла, чтобы уйти. Больше ей с отцом говорить было не о чем.

– Ты даже не спросишь, за кого тебе выходить? – по-прежнему сидя в своем кресле, крикнул ей вслед сенатор. Мария остановилась у двери и обернулась:

– Мне все равно, отец.

Она не помнила, как дошла до своей спальни и оказалась на кровати. Не слышала, как кто-то постучал в дверь, а потом, не дождавшись ответа, ушел. Вокруг нее словно сгустился черный туман, в котором скрылось все – комната, стены дома, улица, на которой он стоял, и весь город. Не было в жизни Марии больше ничего – ни дома, в котором она жила, ни близких людей, которых она любила. Все исчезло в бездонной тьме в тот же миг, как навсегда исчез из ее жизни Иосиф.

Мария лежала, уткнувшись лицом в тонкое кисейное покрывало, и ей казалось, что она так и будет лежать вечно, не шевелясь и едва дыша. В памяти всплывали давние, полузабытые сцены из прошлого. Вот она впервые увидела Иосифа входящим в их гостиную, заметила, как он смутился при виде ее, и принялась расспрашивать об этом застенчивом молодом человеке пригласившего его к ним в гости дядю. Вот он, все еще нерешительно, несмотря на то что они уже давно знакомы, делает ей предложение в имении Давыдовых. Вот отец нервно расхаживает по комнате, ударяет ладонью по столу, его лицо перекошено от гнева, а сидящая за столом мать делает вид, что плачет, прикладывая платок к сухим глазам, – Мария только что сообщила им, что дала Иосифу свое согласие. Вот их венчают, и они осеняют себя крестным знамением: она – православным, а он, словно ее отражение в зеркале, католическим. Вот она играет с его детьми…