Дегустатор - [9]

Кудрявый юнец просеменил мимо меня с чашкой салата.

— Ты видел Лукку, — бросил он на ходу. — Ему отрезали язык.

Я чуть не обделался. Чудо вдруг превратилось в кошмар. Когда кучерявый прошел мимо снова, я схватил его за руку:

— За что?!

— За попытку отравить Федерико.

У меня язык присох к нёбу.

— Он был дегустатором.

— Дегустатором!

И я собирался занять его место! Мне хотелось сорвать с себя одежду, выпрыгнуть в окно и бежать куда глаза глядят — но кругом стояли стражники.

— Adesso! [17] Пошли, живо! — крикнул кто-то.

Снова зазвучали фанфары, и мы зашагали к просторному залу, причем я был четвертым в ряду!

Святые угодники! Еще утром я думал, что стою на пороге смерти — и вот теперь я входил в рай. В воздухе витал аромат фиалок и розмарина. На стенах висели разноцветные флаги и прекрасные гобелены. Длинные столы были покрыты белыми скатертями и уставлены вазами с цветами, подобранными столь искусно, что этим букетам могла позавидовать сама природа. За столами сидели гости в шелках и расшитом золотом бархате. Шеи дам украшали драгоценности, сверкавшие на белоснежных грудях. Музыканты наигрывали веселую мелодию. Из-под столов вылезли собаки и уставились на нас. На убитой овце, обливаясь потом, сидел карлик. Мы смотрели прямо вперед, высоко подняв головы, хотя из-за слов курчавого задница у меня напряглась и сжалась до предела.

Тут мы подошли к столу Федерико, стоявшему в конце зала. Одетый в мантию с горностаем и буфами на рукавах, герцог откинулся на спинку огромного кресла, буравя нас всех бусинками глаз. На груди у него висел золотой медальон с его же портретом. Слуга поставил перед ним блюдо с самым большим лебедем. Гости притихли. Нерон, лежавший у ног герцога, зевнул. Повар Кристофоро шагнул вперед. В правой руке у него был длинный нож, в левой — короткий двузубец. Сощурившись, он окинул лебедя взглядом, глубоко вдохнул и, вонзив в птицу двузубец, поднял ее в воздух на уровне груди. А затем, коснувшись вначале лебедя ножом, чтобы прицелиться, отсек шесть ровнехоньких ломтей от правой стороны грудинки — вжик! вжик! вжик! — по-прежнему держа птицу на весу, да так ловко, что куски упали на тарелку герцога в рядок, словно их положили туда рукой.

— Stupendo! Meraviglioso! [18] — закричали гости.

Кристофоро поклонился.

Кто-то вытолкнул меня вперед, так что я оказался прямо напротив Федерико. Между нами в собственном соку плавали шесть кусков коричневато-красного мяса. А потом…

Кристофоро поднял тарелку и, протянув мне нож, сказал:

— Попробуй!

Глава 6

«Ellе S’fortunato sorpresa», — как сказала бы моя матушка. «Весьма неприятный сюрприз». Неприятный? Oi me! Куски грудинки стали такими огромными, что затмили весь мир. Мне казалось, я вижу, как в них копошатся личинки, ползают черви, сочится зеленый гной… Я глянул на Федерико. На нижней губе у него повисла слюна. Все в зале уставились на меня — вельможи, рыцари, их жены, придворные, слуги. Я вспомнил выражение ненависти на лицах слуг во дворе. А вдруг кто-нибудь из них отравил еду? Миранда уже лишилась матери, так что без меня ей не выжить. И хотя мне не хотелось раздражать Федерико (Бог свидетель, я искренне жаждал ему угодить), тем не менее я положил нож на стол и сказал:

— Спасибо, ваша светлость, но я уже поел.

Лицо герцога исказилось от ярости. Он скрипнул зубами, нижняя губа отвалилась на подбородок.

— Попробуй, ради Бога! — воскликнул Кристофоро.

Федерико резко отодвинул кресло и склонился над столом, подняв вверх нож. Люди вокруг меня кричали:

— Пробуй! Пробуй!

Я не сомневался, что Федерико владеет ножом так же ловко, как и шпагой, а потому быстренько подхватил кусок грудинки и впился в нее зубами.

Мясо я ел всего несколько раз в своей жизни: свинину на праздник святого Антония, пару цыплят и однажды — овцу, которая охромела, когда мы перегоняли стадо. Отец в таких случаях всегда говорил: «Жаркое удалось на славу!» — просто потому, что это было мясо. Но случалось это настолько редко, что я не мог толком запомнить его вкус. Однако эту грудинку… эту грудинку я не забуду никогда. О Боже! Как только мои зубы впились в нее, нежная плоть растаяла у меня во рту. По языку, словно весенний ручей, побежал восхитительный сок. Кто-то застонал от наслаждения. Это был я!

Герцог Федерико стукнул кулаком по столу.

— Глотай! — гаркнул он.

Дважды ему повторять не пришлось. Господи Иисусе! Будь моя воля, я съел бы всю птицу целиком. Глотка у меня открылась, желудок подпрыгнул, чтобы принять еду, но грудинка не тронулась с места. Как страстно ни желала часть меня проглотить ее — другая часть сопротивлялась. Другая часть меня твердила: «А что, если грудинка все-таки отравлена? Интересно, скоро я это почувствую? И что это будет за ощущение? А может, уже поздно?» В горле у меня защекотало. Наверное, это было лишь мое воображение, но, почувствовав щекотку, я попытался вытащить мясо изо рта. Тарелки свалились на пол, собаки залаяли, гости в панике повыскакивали из-за столов. А затем мне заломили за спину руки и, словно животному, протолкнули мясо в глотку.

Однажды я видел, как умирал мельник, выпивший отравленной воды. Он катался по земле, пытаясь вырвать руками собственный желудок. Глаза у него вылезли из орбит, язык во рту распух. Он кричал, что завещает мельницу тому, кто принесет ему нож, чтобы погасить пожар в животе, однако его злодейка жена запретила нам помогать бедняге. Он кричал до утра, а потом затих, напрочь отъев себе губы.