Дедушка русской авиации - [5]
Кэп залился багровой краской смущения и гордости. Полторацкий дернул из стойки свой карабин.
— Ты куда?
— С вами, товарищ подполковник!
— А зачем? Мы уж как-нибудь сами. А ты, сынок, лучше поспи, или лучше устав подучи. Вот так.
Военные ушли. Полторацкий решил последовать совету подполковника (в первой его части), но как следует поспать ему не удалось. Минут через десять Игоря столкнул с топчана капитан Синявский.
— Давай быстрее, едрена матрена! Караул, в ружье! Шипицын, за пульт! Бодрствующая смена, за мной!
— В чем дело, товарищ капитан? — спросил на бегу Полторацкий.
— Вызов со второго поста!
На втором посту (автопарк) взгляду запыхавшихся караульщиков предстала интересная сцена. На расстоянии нескольких метров от постового грибка, под которым стоял с карабином наперевес часовой (рядовой Гусаров), в луже, вниз головой лежали Миков и Черняк. Миков молча сплевывал воду, Черняк громко матерился.
Синявский рванулся к лежавшим, но тут подал свой веский голос рядовой Гусаров:
— Стой, кто идет?
Синявский застыл:
— Я, капитан Синявский! Гусаров, кончай комедию!
Голос из лужи (Черняк):
— Синявский, убей гада, оторви ему голову! Я его, суку, уморщу, я его в дисбате сгною!
— Молчать в луже! Начкар, осветить лицо!
— Гусаров, ты что, е…лся?
— Осветить лицо! Без разговоров!
— Бл…, да нету у меня фонаря! Кончай,… твою мать, гондон ты рваный!
— Молчать! Предупреждаю последний раз: еще одно слово, и ляжете на землю за оскорбление часового! Где разводящий?
— Саня, я здесь, — подал голос Полторацкий, потрясенный увиденным и услышанным.
— Разводящий ко мне, остальные на месте!
Гоша подошел. Гусаров отдал честь, доложил, как положено. Игорь собрался было подать отбой лежащим, но передумал. Пусть немного еще освежатся душной ночью.
— Рядовой Гусаров, что произошло на посту?
— Подошли двое. Я дал команду. Они ответили. Я приказал помначкару осветить лицо. Он сказал, что нет фонаря. Разводящего тоже нет, а кругом темно, как у негра в жопе. Вот я и приказал им лечь на землю и ползти на расстояние семи метров, как в уставе сказано. Они матерятся, кричат: «Не выпендривайся!» Ну, я тогда снял карабин с предохранителя, взвел затвор. Тогда они подчинились.
— Да вы чего там базарите? Я вас обоих, пидарасов, расстреляю! Вы, бл…, суки, долго нам тут лежать? — не унимался Черняк.
Игорь милостиво разрешил военнопленным встать. Синявский дал Черняку свой платок и ринулся отряхивать грязную и намокшую подполковничью одежду. Черняк с матом отверг помощь, и всю обратную дорогу к караулке сладострастно возвещал, какому наказанию подвергнутся пидоры Миков (за то, что не взял с собой фонарь), Синявский и Полторацкий, а также (особенно жестокому наказанию) самый злостный пидор — часовой третьей смены второго поста рядовой Гусаров.
Когда Черняк выговорился, Игорь поделился своим видением ситуации:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу подполковнику. Товарищ подполковник, извините, но вы не правы, а вот рядовой Гусаров абсолютно прав. Он действовал строго по уставу — УГ и КС, статья 80. Предлагаю объявить ему благодарность за бдительность на посту.
Черняк резко повернул голову, несколько секунд, хлопая короткими ресницами, смотрел на Игоря, потом негромко, в последний раз, матюкнулся и поплелся в штаб — чиститься и сушиться. Обещанного им наказания не последовало.
Леха и швабра
…Об учебке можно вспоминать долго. Вот, скажем, характерный момент — капитан Синявский любил давать курсантам самые неподходящие кликухи (в основном, технического свойства) «Курсант Чупринин, ты у нас будешь „Гидропривод“, курсант Туров, ты будешь „Краскопульт“, курсант Дубков, а вот ты будешь „Плунжерный насос!“». Далее Синявский морщит нос и в раздумчивости бормочет: «В каждом приличном взводе обязательно должен быть свой „Штуцер“. Кто у нас будет „Штуцер“? Это должен быть образцовый солдат, отличник боевой и политической подготовки. О, нашел! Курсант Манаенко, ты будешь „Штуцер“!»
— Я не хочу быть «Штуцером», товарищ капитан! — протестует Манаенко.
— Удавлю гада! Сядь и не рыпайся, «Штуцер!»
Заместителем командира 57 взвода (замком) был старший сержант Леха Горохов — невысокий худощавый паренек с непомерно большими грудными мышцами (он накачивал их денно и нощно). Леха имел обыкновение сопровождать воспитательную работу с курсантами увесистыми тычками в солнечное сплетение (аккурат район третьей пуговицы на гимнастерке), за что во взводе его, мягко говоря, недолюбливали. Потом Горохов глупо залетел. За несанкционированное распитие спирта в санчасти полковник Попов Горохова наказал и разжаловал, но по причине скорого дембеля сослал не в боевой полк, а во взвод обеспечения, самым обыкновенным рядовым солдатом.
Буквально через два дня взвод Полторацкого прибыл на помывку в баню. Переодеваясь в новое белье, Игорь обнаружил, что в раздевалке маячит Горохов, фигурируя в качестве дневального по бане. Естественно, прибирать за своими вчерашними подопечными экс-сержант не собирался и потому самовольно назначил себе в помощники самого забитого курсанта. Курсант по старой памяти беспрекословно подчинился, но здесь вмешался Гоша.
Настоящая книга журналиста Григория Волчека является одной из первых серьезных попыток художественного исследования и отображения политических и нравственно-психологических процессов начального этапа новейшей российской истории. Девяностые годы… По-разному называют их сегодня, но в одном сходятся все: это было время невиданного перелома, и его неоднозначное эхо будет сопровождать еще не одно поколение россиян. Книга круто замешана на фактическом и даже документальном материале. Имена многих ее «беллетристических» героев легко расшифровываются любым мало-мальски сведущим читателем.
Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».
Этот несерьезный текст «из жизни», хоть и написан о самом женском — о тряпках (а на деле — о людях), посвящается трем мужчинам. Андрей. Игорь. Юрий. Спасибо, что верите в меня, любите и читаете. Я вас тоже. Полный текст.
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.