Дед Пыхто - [5]
— Ой, дед! Ой, Пыхто! Ой, не узнала! — вскрикивала телеграфистка.
— Бывали у меня? — спросил дед Пыхто.
— Бывала, бывала. Во втором классе училась. На манную кашу до сих пор не гляжу, — телеграфистка нервно захихикала.
— А я только ее и могу. Зубов-то не осталось. — грустно вздохнул дед Пыхто, но тут же спохватился. — Но силы еще есть! Есть! Еще обо мне услышите! — Грозно закричал он и вышел вон.
Вскоре телеграмма стала известна в Африке: всем слонам, слонявшимся без дела: всем бегемотам, лежавшим в болотах: всем жирафам и жирафшам, лениво и грустно жевавшим; прочему зверю помельче, убегавшему от ружейной картечи, — всему животному миру от озера Чад до Алжира.
На большую поляну, в центре Африки, вышел Главный слон, поднял хобот и протрубил:
— Все сюда! Все сюда!
Было жарко, скучно, аппетита никакого, поэтому звери со всех ног кинулись к большой поляне, надеясь развлечься.
Главный слон обратился к ним с речью:
— Друзья мои! Пришла телеграмма из далекой Сибири. Девочка Алена и мальчик Сашка Деревяшкин мечтают о зоопарке… Одну минуту, простите. Эй, ягуар! Оставь в покое антилопу. Как тебе не стыдно! Ты же сыт на три недели вперед. Друзья мои! Предлагаю пока не есть друг друга, не кусать, не царапать — нам предстоит принять серьезное решение.
Итак, девочка Алена и мальчик Сашка Деревяшкин мечтают о постоянном зоопарке в их городе. Я подумал, подумал и вот что придумал: нас рано или поздно всех перебьют, переловят, увезут в разные концы света. Мы все равно покинем Африку. Не лучше ли, друзья мои, самим устроить свою судьбу, а не дожидаться горькой невольнической участи? Давайте соберем пожитки, погрузим их на плот и поплывем в Сибирь. Там о нас мечтают, а значит, жизнь будет сытая и спокойная…
Так говорил Главный слон. Слушая его, звери сначала помрачнели: было ужасно представить, как их ловят сетями, ставят на них капканы, прячут в железные клетки и везут бог знает куда, на край света; но потом оживились и повеселели: в самом деле, как заманчиво сесть на плот и уплыть в неведомую Сибирь, по собственной воле, подобру-поздорову.
И когда Главный слон умолк, раздался дружный крик:
— В Сибирь, в Сибирь! В серебряную ширь!
Начали строить плот: слоны таскали громадные толстые бревна, обезьяны перевязывали их лианами, дикообразы шили парус из пальмовых листьев.
И вот плот потихоньку закачался у берега. На него спрыгнули два самых тяжелых бегемота и стали кататься по бревнам, прыгать, топать — проверяли плот на прочность. Бревна выдержали, лианы не порвались — можно плыть.
По старинному обычаю звери присели на дорожку — кто на пенек, кто просто на траву, обезьяны замеряй на ветвях деревьев. Помолчали. Первым встал Главный слон и сказал:
— С богом! Тронулись!
Быстро погрузились на плот, специальными петлями укрепи ли парус между шеями двух молодых, сильных жирафов, и тотчас же подул попутный ветерок. Он высушил прощальные слезы на звериных мордах и погнал плот в открытый океан.
— Прощай, Африка! Прощай, родная земля! — кричали звери и махали белыми платочками пустому, желтому берегу.
Не уехал один лишь ленивец, потому что спал на дереве и не видел, как плот отчаливал.
Главный слон, набрав в легкие побольше воздуха, протрубил прощальную речь:
— Все! Точка! Баста! Поплыли мы. По морям, по волнам — нынче здесь, завтра — там. Будь здорова, Африка!
В это время проснулся ленивец, протер глаза и заплакал: он остался один одинешенек на все джунгли.
Много дней и ночей плыл звериный корабль. Плавание протекало спокойно, при резвом попутном ветерке, при обильном радостном солнце. Днем звери играли в чехарду, ловили рыбу, ночами пели песни и рассказывали друг другу истории, одну интереснее другой. Настроение у всех было превосходное.
Иногда плот обгоняли океанские корабли, а иногда попадались навстречу. Пассажиры на палубах и матросы обычно курили папиросы, но увидев зверей посреди океана, немедленно выбрасывали окурки за борт и протирали глаза, не снится ли им этот плавучий зоопарк?
— Эй, звери добрые! Далеко ли собрались? — кричали с кораблей.
— В Сибирь. Куда же еще, — с достоинством отвечал Главный слон.
— Что делать там собираетесь?
— Жить — поживать, да добра наживать.
— Там же холодно! Замерзнете, околеете. Опомнитесь, звери!
— Ничего, перезимуем! — сердито отвечал Главный слон. — Все! Прием окончен. Счастливого плавания!
Встречи в океане дурно действовали на некоторых впечатлительных зверей, например, на антилоп, на коз, на зебр. Они принимались нервничать, паниковать, носились по плоту, сломя голову и рискуя свалиться в воду, потели со страху и безудержно икали. Главный слон не знал, куда деваться от их назойливых расспросов:
— Как это замерзнем?
— Как это околеем?
— Что такое «холодно»?
Главный слон чесал хоботом в затылке и устало говорил:
— А я откуда знаю? Вот пристали тоже! Будто я там был!
Лев, измученный морской болезнью, не евший и не пивший ровно десять дней, мрачно заметил:
— Возможно, «околеете» — какое-нибудь сибирское чудовище. Но я готов сражаться с сотней «околеете» — только бы ступить на твердую землю.
Весело и оглушительно запричитали попугаи:
