Децема - [2]

— Дорогая моя Эла, — в поле моего зрения возникло морщинистое, суховатое, но невыразимо счастливое лицо. — Как жаль, что ты не увидишь этого.

— Ч-чего конкретно?

— Когда я поймаю твоего Десницу, я не стану отправлять его в ссылку. Такие, как Дис, совершенно неисправимы, у них предательство заложено на генном уровне, — прокряхтел, посмеиваясь, Иберия. — Я относился к тебе, как к дочери, подпустил к собственным детям, дал тебе все… и вот какая благодарность. Потому напоследок я скажу тебе… чтобы ты в оставшиеся у тебя секунды осознала, что, когда ты вернешься, он и все, кто тебе подчинялся, будут умерщвлены самым жестоким образом. Так что, да, мне очень жаль, что ты не увидишь, как я буду насаживать этих крыс на кол.

— На кол? — повторила я невнятно, словно не веря, что мысли о мести перенесли старика в средневековье. Кол. В наш-то век. И как после этого упрекать старика в примитивности?

— Устрою во дворе своего летнего особняка садик, — заговорщицки прохрипел дед. — И каждой официальной делегации или гостю, заглянувшему ко мне с дружеским визитом, я буду показывать в первую очередь свой «сад». Чтобы впредь никому не было повадно идти против меня.

— Да ты настоящий затейник.

— Дис… точнее то, что останется от подонка, будет расположен в самом центре композиции, — продолжал вещать Иберия, словно говоря о своих планах дизайнеру ландшафта, а не приговоренной к экзекуции. — И когда ты вернешься, я определю тебе комнату на западной стороне. Рядом с той, в которой ты жила раньше, помнишь? Обзор будет отличнейший.

— Какой ты любезный, — прохрипела я, оскаливаясь в подобии его улыбки.

Старик знал, куда бить. Кто-кто, а Иберия не мог себе отказать в удовольствии выжать последние капли отчаяния из сдавшейся, беззащитной жертвы. Благородство не входило в короткий список его добродетелей. Как и лаконичность, потому он все говорил и говорил о том, как будет пытать командиров Децемы, делая из их глаз бусы. Даже не верилось, что его отповедь уместилась в полминуты.

— Пришло время, — протянул старик, когда палач дал ему знак, что пора закругляться. — Как ты знаешь, всё, совершаемое в стенах этого зала, идет во благо нашей стране, государству и его жителям. Честно признаться, расставаться с тобой таким образом — настоящее испытание для моего старого сердца. Но лучше отсечь зараженный орган, прежде чем болезнь перекинется на все тело. И я отсекаю. Для меня это не ново.

— Такими темпами скоро тебе… нечего будет отсекать! — прорычала я глухо, скашивая глаза в сторону, когда Иберия отошел к пульту управления.

— Слава Предвечному и чтящим закон его! — громогласно произнес Иберия, приводя рубильник в третью позицию.

Мои глаза широко распахнулись, впитывая белизну высокого сводчатого потолка. По коже пробежало покалывание. Едва ощутимое по началу, оно уже через две секунды превратилось в мириады терзающих раскаленных игл, вонзающихся глубоко, в самую суть человеческой души.

— Вовеки слава! — хоровой ответ присутствующих утонул в несогласном вопле.

Глава 1

Смотрю на наручные часы, отмечая про себя, что это уже пятый раз за прошедшие десять минут. Но Эльза была типичной четырнадцатилетней девчонкой, одной из тех, кто опоздание считает признаком хорошего тона. Даже если встреча не предполагает свидание.

Слышится звонок, и через минуту из дверей частной школы-пансиона вылетает освобожденная хохочущая молодежь, а мне остается только молиться о том, чтобы этих ребят разом поразила выборочная слепота. Надвигаю бейсболку на самый лоб, поднимаю ворот куртки выше, а голову втягиваю в плечи. Вжимаюсь в жесткую спинку холодной лавки, занесенной жухлой осенней листвой.

Ага, вылитый хамелеон. Легче найти воду в пустыне.

— Эй, парни! Парни, погодите секунду… — крикнул своим дружкам Тэд, останавливаясь на последней ступеньке мраморной лестницы.

Его акулий взгляд быстро нашел игрушку для битья.

Моя рука ныряет в карман, нащупывая ингалятор.

Тэд был главным плохишом в нашем классе и, исходя из какого-то неписанного закона (подлости, вероятно), его тянуло к тихоням вроде меня. Ему было всего шестнадцать, но от него вечно несло каким-нибудь безжалостным, как перцовый газ, мужским парфюмом. Вероятно, он им полощет даже рот. Тэд всегда был одет, как бомж, то есть по последней молодежной моде, но крутым его считали по большей части из-за взрослых журналов, которые он таскал с собой повсюду. Кстати, он был одним из тех, кто попал сюда не благодаря своим талантам или неземному очарованию. Для него вопрос обучения вообще вопросом как таковым не являлся: Тэд считал себя не просто уместным, а чертовски незаменимым. Возможно, иногда он подумывал над тем, почему символом США является именно Статуя Свободы, ведь, будь все проклято, место на постаменте должно принадлежать ему.

В двух словах, за Тэда и ему подобных, чей суммарный интеллект проигрывал лабораторной мыши, платили родители.

— Че это ты тут делаешь, Алекс?

Этот голос сжимает дыхательные пути цепким спазмом, заставляя задыхаться. Похоже, в этот раз одной мантрой «без паники» не обойдется.

Проклятье, парень старше меня только на год, но весь его вид заставляет мечтать о кое-чем помощнее гормональных препаратов. Может, стоило дать шанс ЛСД.