Дебри - [44]

Адам молча вышел.

С тех пор каждый вечер Адам без напоминания дожидался, спокойный и бледный, пока Джед сверит выручку со списком проданных товаров. Вообще-то ничего он не проверял. Он выполнял положенные движения, но что-то, он не понимал что именно, все время подсознательно мешало ему. Все это время он бросал на Адама косые взгляды и ждал, когда в нем прорастет знакомая боль. И закончив наконец фарс, говорил:

— Н-да, все в порядке. — И хмуро прибавлял: — На сей раз.

— Спокойной ночи, сэр, — говорил Адам и уходил.

Но однажды Джед сказал:

— Погоди. Как вы там ладите с негром?

— Хорошо ладим, — ответил Адам.

— Н-да, — сказал Джед. — Негр мне рассказывал, что вы там развлекаетесь на полную катушку. Ты его, вроде, читать учишь.

— Да, — сказал Адам.

Джед изучал его с мрачным любопытством.

— И чего это ты так ниггеров любишь? — спросил он наконец.

Адам стоял молча. Он чувствовал, что его затягивает трясина, топь. Он чувствовал, что физически не в состоянии говорить. В конце концов с усилием произнес:

— Думаю, что я их люблю не больше, чем остальных людей. Я вообще не знаю, люблю ли я людей. Просто я думаю, что они — я имею в виду чернокожих — должны быть свободны.

— Свободны, — повторил Джед Хоксворт. Он выдавил из себя кислую улыбку, которая оттянула вниз уголки его тонких губ под длинными, блеклыми усами. — Ни черта ты не знаешь, — сказал он. В комнате было слышно его дыхание.

Он повернул к Адаму лицо с маленькими, пронзительными глазками, тонкими, перекошенными от злобы губами, острым подбородком, торчащим между усами.

— Слушай, — спросил он с горечью, — да что ты знаешь-то? Что ты вообще знаешь?

Адам смотрел на него, не отрываясь. Джед резко отодвинул одну свечу, она вывалилась из консервной банки и упала на пол, продолжая гореть.

— Отвечай мне, кретин! — закричал Джед Хоксворт. — Прекрати пялиться на эту идиотскую свечу и ответь мне!

Адам не мог ответить, мог только смотреть.

Джед Хоксворт резко поднялся. Дыхание его стало ещё слышнее.

— Думаешь, я свободен? — спросил он. — Свободен, думаешь? Думаешь, хоть один человек — хоть кто-нибудь — свободен?

Правая рука его слабо вцепилась в манишку, как будто хотела рвануть, да сил не хватило. Дышал он с присвистом. Он с трудом опустился на стул, не сводя глаз с лица Адама.

— Свободен, — повторил он, на этот раз негромко, выпустив слово и затем отдернув от него губы, как будто оно было гадким на вкус.

Потом начал смеяться. Это был тихий, задыхающийся смех, и длился он с полминуты. Потом прекратился.

Адам слышал, как снаружи, в темноте, ветер шумит в вершинах деревьев.

— Похоже, иногда вечерами ты не отказался бы посидеть и поболтать с белым, — сказал Джед Хоксворт. — Как джентльмен с джентльменом, — он замолчал, как будто превозмогая желание продолжать.

— Я бы с удовольствием посидел с вами, сэр, — сказал Адам. — Когда пожелаете.

Хоксворт ничего не отвечал, только смотрел на него. Адам снова услышал ночной ветер в деревьях.

— Уходи, — зло сказал хозяин. — Давай, убирайся. Топай к своему дружку, к этому черному сукиному сыну.

Адам направился прямо к дому, вошел, сказал "добрый вечер" и сел на табурет около печки. На плите кипел котелок. Моис за столом срисовывал буквы с карточек, которые сделал для него Адам. Сейчас он работал над прописными буквами. Он закончил выводить алфавит и передал Адаму листок.

— Ну как? — спросил он. — Неплохо для негра, дитяти Божьего?

Адам разглядывал кривые, корявые буквы. Он заметил, что его собственный указательный палец правой руки, которым он водил по листку, дрожит, словно от напряжения. Поднял голову и увидел, что негр почтительно тянется к нему всем телом, грубоватое темное лицо выдвинулось вперед, глаза с красными прожилками воззрились на него с беззащитной мольбой.

— Ну как? — умоляюще спросил Моис почти шепотом.

— Хорошо, — сказал Адам и вздрогнул, настолько фальшивым был его тон. — Очень хорошо, — повторил он, постаравшись придать голосу сердечность и не выдать того, что он вдруг совершенно неожиданно почувствовал безнадежность, бесцельность и где-то внутри, в самой утробе — отвращение к этому делу. Если бы эти глаза не смотрели с такой беззащитной мольбой. Если бы...

Если бы что?

— Послушай, — сказал он. — Я хочу у тебя кое-что спросить. — И не дожидаясь, пока Моис, удивленный внезапной холодностью тона, чему Адам был удивлен не меньше него, ответит, продолжил: — Он — мистер Хоксворт — снова оскорбил тебя? В смысле, называл тебя обидным прозвищем?

— Чего? — не понял Моис вопроса. Потом лицо его скривила насмешливая гримаса. — В смысле, не называл ли он меня черным сукиным сыном?

— Да, — сказал Адам. — Черным сукиным сыном, — он услышал, как его голос выговаривает слоги с излишней четкостью. Он почувствовал, что Моис подозрительно и недоверчиво изучает его, как будто подглядывая из зарослей густого кустарника.

Потом Моис опять хмыкнул.

— Не-а, — тихо сказал он. — И не назовет. Никто меня так не назовет. Больше никто. И он это знает.

Он замолчал. Набычился, сидя на стуле — ноги широко расставлены, локти торчат в стороны, ладони с растопыренными пальцами уперты в колени и медленно поглаживают мышцы под брюками — вперед, назад.