Дебри - [26]

Он пригляделся к придорожной траве. И понял, почему они остановились. Здесь протекал ручей или рукав небольшой реки. Он выбегал из дубовой рощи и сворачивал к югу, держась вдоль дороги. На той стороне ручья дубы расступались, образуя поляну, поросшую травой — гладкой, темно-зеленой, даже на вид прохладной и мягкой. На дальнем краю поляны ручей падал с покрытого мхом серого камня в небольшой водоем, издавая нежный звук, который во внезапной после лязга повозок тишине склонившегося к закату дня отчетливо доносился досюда. В поисках выхода из водоема вода пробила русло через поляну и бежала, то и дело скрываясь в зарослях сердечника. Дальше по дороге, шагах в десяти, горбился каменный мост, осыпающийся, но ещё крепкий, а за мостом петляла заросшая травой колея, приглашая путника под сень леса.

Джед Хоксворт вернулся, взобрался на козлы рядом с Адамом, взял поводья и, направив фургон к левой обочине, чтобы дать лошадям развернуться, пересек каменный мост. Деревьям — большим дубам — жилось тут привольно, они росли, далеко отступая друг от друга. Фургон покатился к поляне по старой просеке под гигантскими, нависшими ветвями. На опушке Джед Хоксворт бросил поводья и буркнул:

— Слазь, приехали.

Спрыгнул на землю, отошел к ручью и уселся на камень. И принялся читать газету.

Когда Адам и Моис подготовили место для привала, Джед подошел к ним.

— И палатки вытаскивайте, — велел он. — Мы здесь побудем. Хозяйка дома позволила, — он отвернулся и помолчал. Потом нехотя добавил: — Янки[18] наступают. Они в Виргинии. Похоже, старина Мид готовится к сражению. Не стоит соваться туда перед боем.

Он сухо рассмеялся, но быстро оборвал смех.

— Да, не слишком удачный выйдет бизнес — бросить фургон и все товары задарма отдать мятежникам, когда янки побегут.

Он сплюнул и сунул в рот кусок прессованного табака.

— Эти янки, черт их дери, — сказал он, — похоже, завели себе привычку драпать быстрее, чем наступать.

Он сложил газету, сунул в карман и вернулся на свой камень полировать складной нож. Адам подошел.

— Можно посмотреть газету? — попросил он.

Джед без слов отдал газету, и Адам, отойдя на несколько шагов, сел на корточки читать. Да, Мид был в Виргинии. Он собирался дать бой. Адам поднял глаза на зеленые деревья, но ничего толком не видел, ни о чем не думал.

Он услышал голос Моиса.

— Эй, ты, Кривуля, чего поделываешь? Мечтаешь о Виргинии?

Как играющий в войну мальчишка, с неподражаемым актерским мастерством Моис поднял невидимую винтовку и пальнул в сторону леса.

— Пиф-паф! — сказал Моис. — Пиф-паф!

Вдруг Адам почувствовал, что негр смотрит прямо на него. Он больше не улыбался. Адам не знал, что заняло место этой улыбки. Но Моис резко поднялся и подошел к нему. Он стоял над Адамом, худой, но сильный, мышцы плеч бугрились под ситцевой, в красную клетку, рубахой, лицо обращено вниз с неясным выражением, которого Адам раньше не замечал.

— Сынок, — сказал негр, — ты не позволяй старине Моису сердить тебя. Не позволяй ему залезать к тебе в печенки. Этот негр — дитя Божие, он просто забавляется!

И взорвался неудержимым смехом, мотая головой из стороны в сторону.

Потом перестал смеяться. Нагнулся и дружески потрепал Адама по плечу.

— Да, сынок, — сказал он, — ты кокни одного за старину Моиса. Кокни одного южанина за старину Моиса.

Он отвернулся и отошел к очагу, который сооружал из найденных в ручье камней. Уложил один-два камня и поднял глаза.

— Угу, — сурово сказал он, — по мне, так можешь всех их поубивать.

Адам перевел взгляд на деревья. Сумерки наступали. Все глубже и глубже уводили деревья, один за другим смыкались тенистые своды прохлады и сумрака, манили все дальше, к той потаенной точке, где тень начинала слипаться в сплошную тьму. Глядя в глубину леса, Адам думал о тишине. Он думал о покое. Он думал о Времени, которое уводит все глубже в сумрак, в покой и прохладу.

Потом он внезапно подумал о лесах Виргинии. Ты входишь в чащу, там, далеко, в Виргинии, и что там? Да, что там?

Должно быть, какое-то внезапно возникшее или, наоборот, прерванное движение заставило Адама, стоявшего по колено в ручье с мылом в руке, поднять глаза. Он увидел, что Моис устроился мыться на самом мелководье, но у негра было по меньшей мере одно преимущество перед Адамом — кальсоны, которые даже во время купания ему не позволила снять какая-то ненормальная стыдливость. Моис в это мгновение застыл с открытым ртом и вытаращенными глазами, и вдруг Адам понял, почему. На берегу стояла женщина, девушка, тоже замершая от удивления, рот её принял форму маленькой буквы "о", чтобы издать возглас, который она в растерянности так и не озвучила. Девушка была рослая, в длинном голубом платье, соломенного цвета волосы заплетены в косу и уложены вокруг головы, одной рукой она прижимала к боку толстого ребенка, другой удерживала в равновесии почти плоскую плетеную корзину с высокой горкой пурпурного винограда, а за её спиной громоздилась в беспорядке листва — полупрозрачная зелень, озаренная золотом, пронзенная последними сквозными лучами солнца.

Адам в этот миг тоже почувствовал, что примерз к месту, что стоит с раскрытым ртом, он вздрогнул, как будто освобождаясь от чар, отвернулся и бросился в ручей вниз лицом. Ударившись о воду, он даже сквозь всплеск услышал негромкий, резкий вскрик девушки, возглас наконец вырвался из этих округленных губ. Он вынырнул, скорчившись в воде, так что одна голова торчала над поверхностью, и оглянулся. Девушка исчезла.