Даю уроки - [6]

- Так ведь кондиционер же тю-тю, дорогая Айсолтан! - взмолился Алексей.

- В трехрублевых номерах кондиционеры почему-то всегда тю-тю, - чуть улыбнулась дорогая Айсолтан. На своего приятеля Алексея она не обращала никакого внимания, даже как-то подчеркнуто не обращала, неинтересен ей был и этот нескладный в ладном костюме высоченный русский, ее заинтересовал лишь вот этот вот, с разгорающейся восхищенной улыбкой на лице, товарищ. В нем что-то было, что-то такое, что приобвыкшей в отельной службе к самым-рассамым экземплярам мужской породы Айсолтан показалось интересным, примечательным, заслуживающим хотя бы двух-трех пристальных, из-под ресниц фотографирующих взглядов.

- Милая, дорогая Айсолтан, - сказал Знаменский и сложил ладони, как это делают на Востоке, умело, привычно, поклонившись без подобострастия, но только потому, что перед такой женщиной невозможно было не склониться, пусть даже она всего лишь администраторша гостиницы, а он, может быть... - Ханум! Но тут дышать же нечем!

Она задумалась, взглядывая сквозь густые ресницы. Там, за ресницами, в ее агатовых зрачках затеплилось сочувствие.

- Зачем такому человеку такой номер заказал? - спросила она Захара. - У меня два "люкса" свободных. Жарко, начальство не едет.

- А такой человек приехал! - подхватил Алексей.

- Я как-то не подумал, - смутился Захар. - Ну, номер как номер. Не на гастроли приехал. - Он подошел к Знаменскому, спросил, шевельнув в шепоте губами: - Потянешь?

- Потяну. А здесь ноги протяну. Выбора нет.

- Вот, вошла женщина - и пришли шуточки да прибауточки, - усмехнулся Захар. - Да, ты все тот же.

- Не просто женщина, Захар, а дорогая Айсолтан.

- Тогда вопросов нет, перебирайтесь в угловой номер на этом же этаже, сказала администраторша, водворяя строгость на своем чуть только помягчевшем лице. - Алексей, ты знаешь, куда нести чемоданы. - И удалилась, плавная, царственная, еще раз убедившаяся в своей власти над смешным этим мужским племенем. А это чувство, что ни говори, женщины не устают в себе подкармливать.

- Ты заметил, услышал, как она русские слова произносит? - спросил Захара Знаменский. - Акцент ее туркменский, мягкое "л", напористое "р" и часто "ю" вместо "у". А вместе - какая-то загадочность входит в обычную казенную и скрипучую фразу. Загадочность и даже женственность.

- Все такой же, такой же, - покивал другу Захар. - Алексей, твои связи сработали, перебираемся.

- Обычное, самое первое лингвистическое наблюдение, - сказал Знаменский. Он закрутил крышку у бутылки, глянув на свет, много ли еще в ней полощется забвения, поспешно сунул бутылку в чемодан, отделываясь, с глаз долой, и, подхватив чемодан, кинулся из удушья номерка в коридор.

- Куда бежать?! Дышать же нечем!

- Следуйте за мной, сэр!

С двумя чемоданами в руках Алексей бегом припустил по длинному коридору, а Знаменский не отставал.

И вот они уже стоят посредине довольно большой комнаты, замерли, вслушиваются. Да, гудит, гудит тут кондиционер. Но не в звуке дело. Тут ветерок повевает, тут прохлада угнездилась. Бог мой, какое это чудо прохлада! Как спасшийся от огня, как выскочивший из горящего дома, стоит, замерев, Знаменский и дышит, дышит, просто дышит.

- Да, тут совсем другое дело, - сказал Захар, нарушая молитвенное молчание.

- Две комнаты - раз, кондиционер японский - два, цветной телевизор, телефон, - перечислял, поворачиваясь локатором, Алексей. Он потрогал диван, присел на пробу в креслице. - Мебель югославская с подбросом. Житуха, Ростислав Юрьевич! Набор посуды! Рюмочки-бокальчики! В выходной к вам в гости напрошусь с сопровождающими лицами. Примете?

- Пренепременно!

- А потянешь? - спросил Захар. - Рублей семь-восемь в сутки.

- Деньги есть, вот как раз деньгами меня снабдили, - сказал Знаменский и разом все вспомнил.

3

Захар Васильевич Чижов жил неподалеку от гостиницы, тут все было неподалеку, особенно если ехать на машине. Квартиру Захар унаследовал от своего предшественника, уехавшего на другую работу, так сказать, с концами, то есть с семьей и без брони на служебную квартиру. Повезло Захару Чижову, поскольку его предшественник жил тут долго, дом свой обиходил. Да что дом эти три комнаты, выгороженная половина одноэтажного особнячка, - главное было не в доме, а в небольшом совсем, но сказочно возделанном участке, отгороженном высоким дувалом, как тут и полагалось, в этом воистину рае, прильнувшем к террасе и окнам, где росли, уже желтея плодами, абрикосовые деревья, старая черешня росла, жаль, уже обобранная, но еще набирали цвет в синеву два сливовых дерева, но всюду - и на опорах, и на шпалерах - зеленел, желтел, розовел, натекал в матовую багровость виноград. И журчал крошечный фонтанчик, убегая струей в тень деревьев, где можно было укрыться от зноя, там сама тень казалась прохладной. Солнце и здесь, конечно, царствовало, но здесь оно царствовало благожелательно.

На раскладных парусиновых стульях, вокруг укрытого ломкой, крахмальной скатертью стола, на котором сейчас воцарилась на синем блюде дыня и, кажется, зрим был, струился в воздухе ее аромат волшебный, сидели они институтские друзья, а нет дороже институтской дружбы, сидели два "мгимошника" - Ростик Знаменский и Захар Чижов и его жена Ниночка, "торезовка", то есть студентка в прошлом института иностранных языков, с которым у "мгимошников" была давняя дружба, породненные это были учебные заведения. Все такая же была Ниночка, почти такая же, как и на первом курсе, Ниночка и Ниночка, разве что чуть пополневшая, но это только еще больше красило ее, их Ниночку-блондиночку.