Дайте точку опоры - [9]

За столом снова стало шумно, оживленно. Пили за праздник, за встречу, за будущее назначение Алексея. Когда узнали, что Фурашова назначили в Москву, кричали «ура». Костя старался больше всех. Порозовевший от выпитого, в белой рубашке, он сиял широкой, несдерживаемой улыбкой хозяина, довольного собой и гостями. Алексей приметил седину, густо припорошившую виски Кости, и с грустью подумал: «Вот у него уж, кажется, работа без особых забот — журналист. Годы берут свое?..»

После первой «штрафной», когда приятно жгучее тепло растеклось от живота к ногам и к голове, Алексей почувствовал усталость — сутки ехал не очень удачно, да и не до сна было: думалось о будущей службе. Новое назначение — не командир, не инженер, хотя за плечами инженерное образование. И от этой планиды никуда не уйдешь, хотя одно, конечно, хорошо: по-прежнему остается ракетчиком. Ракетная техника… Он с нею познакомился в Кара-Суе. А что тут? Какая стезя его ждет? Ракеты, «Катунь» — там, а тут — штаб… Он отогнал эту мысль, потому что все пока представлялось туманным, пугающим своей неизвестностью. Значит, в сторону пока об этом…

— Как наука, Сергей? — Он нагнулся к Умнову.

Тот поправил на переносице очки двумя пальцами — мизинец привычно оттопырился.

— Толкаем вбок. Вперед — ума не хватает, назад — начальство не позволяет.

— Ишь ты! — отозвался Костя. — Кажется, Ницше сказал: скромность украшает человека, но без нее уйдешь дальше! Так-то, Сергей!

Он весело смотрел на них, но, спохватившись, сдул улыбку:

— Ба, Алексей! Ты же не знаешь ничего! Не только по поводу праздника мы тут — наш Серега, брат, кандидат наук. Во!..

— Каких?

— Технических! — вскинув бровки, выглянула из-за мужа Лелечка. — Какие-то там шары надо кидать… Ему без этого дали.

— Она права. Без защиты диссертации! — Костя пошел вдоль стола, чокаясь с гостями.

Звякнув рюмкой о рюмку Алексея, смущенно моргая под очками, Умнов проговорил:

— Ничего особенного… Как говорят у нас, ученым можешь ты не быть, а кандидатом быть обязан.

— Поздравляю, — проговорил Фурашов.

— За ученых! — провозгласил Костя и, держа левую ладонь под дном рюмки, выпил залпом.

Алексей улыбнулся: у Кости так и осталась привычка подставлять левую руку под рюмку, чтоб не пролить «драгоценные» капли.

После тоста многие встали из-за стола, сдвинули стулья. Лена, жена Кости, высокая, с копной начесанных каштановых волос, включила радиолу. Начались танцы…

Алексей остался сидеть с Сергеем Умновым — Лелечка упорхнула танцевать с соседом. У стола трое мужчин курили, среди них был и Костя. Он уже заспорил, густо басил:

— Э-э, не скажи! Сергея надо раздразнить, как медведя, — это да! А уж когда встанет из берлоги… Алексей, — обратился он, — помнишь, что Серега отмочил с начальником квартирной части академии? Частная квартира, печное отопление, а холодина в ту зиму — как в космосе… Ну, помнишь?

Алексей улыбнулся: история тогда нашумела на всю академию.

— Помню! Ребят привел в кабинет… Пусть поживут, пока пройдут холода…

— Точно! Начкэч дара речи лишился.

Мужчины грохнули, а Умнов, поправляя очки, проговорил:

— Ну вот еще… Говорят: если хочешь сохранить тайну, не доверяй ее даже другу, а журналисту — тем более.

— Не плюй в колодец, пригодится воды напиться! — парировал с густым хохотом Костя.

2

Гости расходились поздно. Сергей жил где-то далеко, на Хорошевке, у Ваганьковского моста, но еще оставался: Лелечка настояла на своем — поможет хозяйке навести порядок. У дверей в коридоре компанию шумно провожал Костя — бас его и раскатный смех слышались из-за портьер. Лена и Лелечка уносили в кухню стопки грязной посуды. В распахнутое окно с улицы вливалась ночная свежесть, доносились приглушенные звуки ночного города. Не сговариваясь, Алексей и Умнов подошли к окну. Алексей оперся о подоконник — ладони приятно холодила мраморная доска. Ночь стояла тихая, безветренная. В темноте рассыпанным бисером светились огни. Огни напомнили Алексею о давнем случае. Он был с отцом на охоте и наткнулся ночью на скопище светляков — такое видел раз в жизни. Тогда испугался, теперь усмехнулся: сравнение, конечно, жалкое, хотя, может быть, различие было только в масштабах. Внизу газовая лампа на железном столбе расплескивала зеленоватый свет на макушки старых тополей, на булыжную мостовую, всю в кружевных тенях. Справа, за углом дома, радужным заревом полыхала световая реклама «Ударника»; в стороне, по невидимому Каменному мосту, изредка проносились машины — долетало прилипчивое шуршание шин по влажному асфальту. В соседнем переулке прогромыхал трамвай, со скрежетом провизжав на крутом повороте рельсов.

Сергей Умнов, оттопырив нижнюю губу, смотрел за окно сузившимися в щелку глазами. В штатском костюме он проигрывал, казался низкорослым, резко выделялась большая голова с выпуклым лбом и большими залысинами. Короткие волосы, зачесанные чубчиком — вверх и набок, скуластое лицо, очки в серебряной оправе, неумело повязанный галстук, что свойственно военным, редко надевающим штатскую одежду… Но это был гигант — как ни крути. Конечно, были и другие таланты, но Сергей обладал счастливым даром: он мог объяснять сколько угодно одно и то же спокойно, не раздражаясь, всякий раз по-новому выворачивая физический смысл всех этих роторов и дивергенций. От Сергея, бывало, не уходил неудовлетворенным даже самый «конченый» слушатель. И хотя Алексей не относился к категории «конченых», он преклонялся перед этой счастливой способностью товарища, и теперь его вовсе не удивило известие, что Сергей шагнул на ступеньку ученого, что он один из ведущих конструкторов «Катуни». Звезда Сергея, без сомнения, только восходила. Впрочем, кто знает, куда катится это таинственное, великое Колесо Жизни? И не человеку судить о причине причин…