Дайте нам крылья! - [182]

В этот миг «Мелодии небосклона» наконец умолкли. Чешир заговорил. Все время оглядываться на него через плечо я не мог, и думал, что голос его будет относить ветром, но нет — каждое слово раздавалось звучно и четко, будто он стоял рядом со мной.

— Со дня своего основания ежегодный слет «Поднебесная раса» неизменно служил вехой нашего прогресса, — провозгласил Чешир. — Каждый год мы проводим празднество, наш слет. Но в то же время это не только торжественная и радостная встреча. Это еще и остановка в пути. Мы подводим итоги, мы останавливаемся, чтобы оценить, каких высот достигли благодаря Полету, и наметить, каких высот планируем достичь в будущем.

Буря аплодисментов, Чешир вынужден прерваться. Овации утихают, он продолжает, чеканно и весомо:

— Каждый год мы по-новому осознаем, что именно дарует нам Полет, и каково это — жить, когда у нас есть крылья.

Я бежал по висячей дорожке, заглядывая в лицо каждому летателю в поисках Эрота-Пери. Чешир все говорил и говорил, ораторские периоды следовали один за другим, но я едва вслушивался и лишь иногда до меня доходил смысл его слов. Не до того мне было. Говорит — вот и хорошо, пусть себе вещает: раз говорит, значит, на него пока никто не покусился.

— Полет — это не только способность летать, — сказал Чешир. — Мы все это знаем.

«Этого не хватало, заговорил совсем как Бриллиант, так же высокопарно», — подумал я, рысцой промчавшись с дорожки в крытую галерею, которая шла по периметру замка. Отсюда было рукой подать до террасы на верхнем ярусе — там помещалась площадка, где мы ужинали с Динни, казалось, вечность назад. Столик все еще числился за ней. Вот и площадка. Но народу тут негусто: большинство летательской знати предпочло в эту торжественную минуту не блаженствовать за столами, а засветиться рядом с великим Чеширом.

— Полет дарует нам откровение, он — наш ориентир, наш маяк, он — видение, в котором мы прозреваем будущее. — Чешир говорил все напевнее, словно впал в транс. Он упивался собственным голосом и красотами слога. — Мы жаждем подлинно свободной жизни, не ведающей преград и оков, жизни, в которой мы воистину оторвемся от земли.

Я обшаривал взглядом толпу. Бореин еще действовал, я хорошо видел каждое лицо. Чтобы дело шло быстрее, я мысленно поделил площадку на квадраты и методично осматривал каждый, по часовой стрелке. Взгляд выхватывал из толпы яркие маски, причудливые костюмы. Вот на восьми часах — богиня с совиным ликом затесалась среди стаи дракончиков. Вот на полуночи — феи, окруженные горгульями и вампирами…

Краем глаза я уловил мелькнувшее белоснежное пятно и тотчас взглянул вверх. Ну конечно. Эрот затаился в засаде высоко над толпой — на эластопластиковой проволоке, к которой крепились светильники. Отличное место — вроде бы и в гуще толпы, а никто не заметит. Летатели редко смотрят вверх, если только не прикидывают траекторию для взлета. Ни одна живая душа, кроме меня, не заметила Пери, а она стояла там, ловко балансируя на проволоке, сосредоточенная, собранная, и, склонив голову набок, внимательно слушала речь Чешира.

Зачем она явилась сюда, на что рассчитывала, чего хотела от Чешира? Да, у них старые счеты, но сейчас, на публике, на глазах у всех летателей Города, — что ей от него нужно?

«Звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель» — всплыло вдруг у меня в мозгу.[15]

— Пери! Не надо! — крикнул я ей. Мне, бескрылому, до нее было никак не добраться, а летатели ее в упор не видели, — все взоры сейчас были прикованы к величественному Чеширу. Я вспомнил свое недавнее видение: сумрачную и грозную фигуру Немезиды, которая распростерла крылья над Городом. «Склонися к нам, Немезида крылата,/ Божественною правотой, возвешивающа жизнь смертных!»[16] Я возомнил, будто мы с Кам и Хенриком — орудия богини, орудия возмездия. Но нет, вот она явилась сама. Немезида. Только в белом и с белыми крыльями.

Я изо всех сил всматривался в ряды тех, кто толпился за спиной у Чешира, но Динни пропала из виду. Чешир между тем говорил:

— Полет — это дивный новый мир. Мир, в котором летатели живут, работают, играют, рождаются и растут в воздухе. Мир, в котором они ведут жизнь воистину воздушную, эфирную. Там дети летателей появляются на свет в воздухе и летать начинают раньше, чем ходить, и ноги их не ведают праха земного.

Я настороженно глянул вверх, проверяя, как там Пери.

При последних словах Чешира она вся напряглась. Я затаил дыхание. Неужели то, что расписывал Чешир, — это и есть будущее Тома? И детей Тома, если, конечно, ему повезет завести детей?

— Я говорю об откровении, о видении будущего, дивного нового мира, который будет дарован нам благодаря полету. Вот почему я сегодня предстал перед вами в образе величайшего из мечтателей, сделавших шаг к полету, — в образе Дедала. Дедал был изобретателем, инженером и архитектором. — Звучный голос Чешира набрал мощь. — И неслучайно тот, кто придумал и построил великий Лабиринт, узилище чудовищного Минотавра, воплощения нашего животного и злого начала, нашей порочности, наших извечных и неизбывных внутренних противоречий и терзаний, — неслучайно тот же самый Дедал изобрел крылья. Благодаря ему мечта человечества о полете жила многие тысячи лет в неразрывной связи с именем Дедала, пока, наконец, мы не воплотили эту мечту в жизнь!