ДайсМен, или Человек жребия - [49]

Я должен об этом доложить. Это серьезно. 10 сентября, в 14:30 в большом зале прямо перед сломанным и безжизненным телевизором большая группа пациентов начала обниматься. Обнявшись, они образовали круг и начали то ли мычать, то ли стонать. Они продолжали сходиться все ближе, мычать и раскачиваться или вибрировать, как гигантская медуза или человеческое сердце, причем среди них были одни мужчины. Они проделывали все это, и санитар Р. Смит попытался прекратить безобразие, но они держались друг за друга очень крепко. Я тоже попробовал разорвать их круг настолько мягко, насколько мог, но тут он сам внезапно разомкнулся, и двое мужчин схватили меня и против всей моей воли втащили в этот ужасный круг. Я не могу найти слов, чтобы выразить, как это было отвратительно.

Пациенты не выказывали никакого уважения и продолжали незаконно обниматься, пока четверо санитаров из отделения Т плюс Р. Смит не спасли меня, разорвав круг настолько мягко, насколько могли, к несчастью, случайно сломав мне руку (думаю, нижняя малая большеберцовая).

Это событие типично для дурной обстановки, которая установилась в нашем отделении с того времени, как появился пациент Кеннон. Он был в том круге, но, поскольку их там было восемь человек, доктор Венер сказал, что мы не можем отправить их всех в отделение У. С технической точки зрения, правила не запрещают обниматься, что опять-таки указывает на необходимость продумать этот вопрос.

Парень никогда со мной не говорит. Но я слышу. У меня есть друзья среди пациентов. Они говорят, что он против психиатрических больниц. Вам следует это знать. Они говорят, что он зачинщик всех беспорядков. Что он пытается сделать всех пациентов счастливыми, и так, чтобы они не обращали внимания на нас. Они говорят, что он говорит, что пациенты должны захватить власть в больнице. Что он говорит, что даже если он их покинет, то вернется снова. Вот что говорят пациенты, мои друзья.

В свете фактов, о которых я сообщил, я должен со всем уважением рекомендовать вам следующее:

1. Чтобы все успокоительные давались через шприц с целью помешать пациентам делать вид, будто они глотают транквилизаторы, и оставаться активными и шумными в течение дня.

2. Чтобы все нелегальные наркотики были строго запрещены.

3. Чтобы были разработаны и введены строгие правила относительно пения, смеха, шепота, а также обнимания.

4. Чтобы соорудили специальную клетку из железной сетки для защиты телевизора, и чтобы шнур шел непосредственно из телевизора, который находится в десяти футах над полом, к потолку для защиты провода от тех, кто не дает смотреть телевизор желающим его смотреть. Это свобода слова. Железная сетка должна образовывать квадраты около дюйма шириной, быть достаточно толстой, чтобы воспрепятствовать разбиванию экрана путем проникновения летящих предметов, но всё же позволяя людям видеть телеэкран, хотя и с эффектом вафельницы. Телевещание должно продолжаться.

5. Самое важное. Чтобы пациента Эрика Кеннона со всем уважением перевели в какое-нибудь другое место.

Старший санитар Фламм отправил этот отчет мне, доктору Венеру, доктору Манну, главному инспектору Хеннингсу, директору Государственной психиатрической больницы Альфреду Коулзу, мэру Джону Линдсею и губернатору Нельсону Рокфеллеру.

После того сеанса, когда я был Иисусом, я видел Эрика только трижды, и всякий раз он бывал чрезвычайно напряженным и очень мало разговаривал, но на этот раз он вошел в мой кабинет кротко, как ягненок на поросший травой луг.

Он подошел к окну и посмотрел наружу. На нем были голубые джинсы, довольно замызганная футболка, кеды и серая больничная рубаха, расстегнутая. Волосы довольно длинные, но кожа стала бледнее, чем в сентябре. Примерно через минуту он отошел от окна и лег на небольшую кушетку слева от стола.

— Мистер Фламм, — сказал я, — докладывает, что, по его мнению, ты побуждаешь пациентов… к ненадлежащему поведению.

К моему удивлению, он ответил сразу же.

— Да, ненадлежащему. Плохому. Отвратительному. Я такой, — сказал он, глядя на зеленый потолок. — Мне понадобилось много времени, чтобы понять, на что способны эти ублюдки, чтобы понять, что игра в хороших— их самый эффективный метод поддерживать жизнь в своей долбаной системе. Когда я понял, я пришел в бешенство от того, как меня надули. Вся моя доброта, всепрощение и смиренность просто позволяли системе топтать людей с еще большим удобством. Любовь — это клёво, если это любовь к хорошим парням, но любить копов, любить армию, любить Никсона, любить церковь — тпру, парень, — это напрасный труд.

Пока он говорил, я вынул трубку и начал набивать ее марихуаной. Когда он наконец сделал паузу, я сказал:

— Доктор Манн дал указание: если Фламм будет продолжать жаловаться, тебя придется перевести в отделение У.

— Ох, бу-гу-гу-у, — сказал он, не глядя на меня. — Какая разница. Это система, понимаете. Машина. Вы пашете, чтобы машина продолжала работать, — вы хороший малый; вы сачкуете или пытаетесь остановить машину — и вы комми или псих. Машина может выпалывать черных, как бурьян, или разбрасывать над Вьетнамом десятитонные бомбы, как фейерверки, или раз в два месяца свергать в Латинской Америке реформаторские правительства, но старая машина должна