ДайсМен, или Человек жребия - [50]
Он замолчал, и мы оба слушали, как весело щебечут птицы на кленах за окном. Я зажег трубку и глубоко затянулся. Выпустил дым, и он лениво поплыл в его сторону.
— И все это время во мне медленно зрело чувство, что со мной должно случиться что-то важное, что я был избран для какой-то особой миссии. Я должен был только поститься и ждать. Когда я вмазал отцу по физиономии и был отправлен сюда, еще более уверился: что-то должно случиться. Я знал это.
Он замолчал и дважды потянул носом воздух. Я опять затянулся трубкой.
— Что-нибудь уже случилось? — спросил я.
Он посмотрел, как я еще раз глубоко затягиваюсь, а потом опять устроился на кушетке, засунул пальцы в волосы и извлек самодельный косяк.
— Спички есть? — спросил он.
— Если собираешься курить, бери мою, — сказал я. Он изогнулся, чтобы взять трубку, но она погасла, так что я подал ему и спички. Он зажег трубку, и следующие три минуты мы молча передавали ее друг другу. Он всё всматривался в потолок, будто в его зеленых трещинах, как на обратной стороне панциря черепахи, скрывались предзнаменования будущего. К тому времени как трубка погасла во второй раз, я был под приятным кайфом. Я чувствовал себя счастливым, будто отправлялся в новое плавание, которое впервые — впервые даже в моей дайс-жизни — символизировало изменение настоящее, а не кажущееся.
Я не сводил глаз с его лица, а оно сияло, — наверное, из-за кайфа. Он улыбался со спокойствием, которое я прекрасно понимал. Руки были скрещены на животе, и он лежал, как мертвец, но с сияющим лицом. Когда он заговорил, голос был медленным, низким и ласковым, будто доносился с далеких облаков.
— Недели три назад я проснулся среди ночи, когда все санитары спали, проснулся, чтобы отлить, но не пошел в туалет. Меня будто магнитом потянуло в комнату отдыха, и там я смотрел в окно на контуры Манхэттена на фоне неба. Манхэттен — центральный винтик машины или, может, просто сточная канава. Я стал на колени и начал молиться. Да, я молился. Я молил Духа, который поднял Христа над толпой, снизойти на меня, дать мне свет, который мог бы осветить мир. Позволить мне стать путем, истиной и светом. Вот так.
Он замолчал, а я вытряхнул пепел в пепельницу и стал снова набивать трубку.
— Сколько я молился, не могу сказать. Вдруг — бах! — на меня нахлынул свет, по сравнению с которым кислотный кайф — что клей нюхать. Я был ослеплен. Казалось, мое тело разрастается — мой дух разрастался, и я расширялся, пока не заполнил всю Вселенную. Весь мир был мной.
Он замолчал ненадолго. Откуда-то из коридора доносился звук «Джефферсон Эйрплэйн».
— Я три дня ничего не курил. Я не сошел с ума. Я заполнил всю Вселенную.
Он опять замолчал.
— Я плакал. Я рыдал от радости. Кажется, я стоял на ногах, и весь мир был наполнен светом и мною, и это было хорошо. Я простер руки, чтобы объять всё, а потом я заметил эту жуткую безумную усмешку, которая была у меня на лице, и картина рассеялась, а я уменьшился до нормальных размеров. Но я чувствовал, знал, что мне поручили особое задание… роль, миссию… вот так. Нельзя допустить, чтобы этот серо-зеленый дом кошмаров продолжал существовать. Серые фабрики, серые офисы, серые здания, серые люди… всё без света… должно уйти. Я это видел. Я это вижу. То, чего я ждал, случилось. Я нашел Дух, который искал, я… я знаю, что большинство меня не поймет. Большинство будет всегда видеть мир серым и жить в нем. Но некоторые последуют за мной, только некоторые, и мы изменим мир.
Когда он закончил говорить, я передал ему свежераскуренную трубку, и он взял ее, затянулся и передал назад мне. Он не смотрел на меня.
— А вы? Что у вас за игра? — спросил он. — Вы ведь курите траву со мной не просто потому, что вам так захотелось.
— Конечно, — сказал я.
— Тогда почему?
— Просто случай.
Он смотрел на зеленый потолок, пока я не передал ему трубку. Когда он снова заговорил, выпустив дым, его голос опять звучал глухо, словно доносился издалека.
— Если хотите последовать за мной, вы должны всё бросить.
— Я знаю.
— Доктора, которые обкуриваются с пациентами, долго докторами не остаются.
— Знаю. — Мне хотелось захихикать.
— Женам, братьям, отцам и матерям обычно не нравится то, что я делаю.
— Я это понял.
— Когда-нибудь вы мне поможете.
Теперь мы оба смотрели в потолок, горячая трубка лежала в моей ладони.
— Да, — сказал я.
— Удивительная игра, в которую мы сыграем, — лучшая, — сказал он.
— Почему-то чувствую, что я твой, — сказал я. — Что бы ты ни потребовал от меня, я захочу это сделать.
— Всё будет.
— Да.
— Слепые ублюдки [его голос был тих, безмятежен и далек] будут паниковать и убивать, паниковать и убивать, пытаясь контролировать неконтролируемое, пытаясь убить всё, что есть живого.
— Мы будем паниковать и убивать.
— А я, — прервал он себя тихим смехом, — я попытаюсь спасти весь этот грёбаный мир…
— Да.
— Я богоподобен, знаете, — сказал он.
— Да, — сказал я, веря в это.
— Я пришел, чтобы пробудить мир ко злу, чтобы подтолкнуть человечество к добру.
— Мы будем ненавидеть тебя…
— Выколачивать умы из картофельного пюре, пока не будет виден их грех.
