ДайсМен, или Человек жребия - [136]
Я чувствовал смесь острейшей тревоги и возбуждения — но не было ни капли сомнения, что я это сделаю. Бросить Лил было тяжело (пусть теперь я смеюсь над своими тревогами), но убить кого-то казалось не более сложным, чем обчистить аптеку или ограбить банк. Была некоторая тревога, потому что под угрозу ставилась моя жизнь; было возбуждение погони; и еще было любопытство: кого именно я убью?
Огромное преимущество того, что ты воспитывался в культуре насилия, заключается в том, что на самом деле не важно, кого убивать — негров, вьетнамцев или свою мать: пока ты можешь найти причину, убивать будет приятно. Однако же, как Человек Жребия, я чувствовал себя обязанным позволить Жребию выбрать жертву. Я бросил кубик, задумав так: «нечетные» — я убью человека, которого знаю, «четные» — убью незнакомца. Почему-то я думал, что Жребий предпочтет незнакомца, но он показал единицу; «нечетные» — человека, которого я знал.
Я решил, что будет справедливо, если одним из людей, которых я мог бы убить, был бы я сам, и потому мое имя должно получить шанс наравне с остальными. Хотя я «знал» сотни людей, я не думал, что Жребий подразумевал, чтобы я дни напролет пытался вспомнить абсолютно всех моих друзей, дабы не лишить никого из них шанса быть убитым. Я завел шесть списков, каждый на шесть позиций для знакомых мне людей, и записал под первыми номерами Лил, Ларри, Эви, Джейка, свою мать и себя. На вторые позиции я поставил Арлин, Фреда Бойда, Терри Трейси, Джозефа Файнмана, Элейн Райт (нового друга в тот период) и доктора Манна. Номер три: Линда Райхман, профессор Боглз, доктор Крум, мисс Рейнголд, Джим Фрисби (мой новый домовладелец в Катскилле) и Фрэнк Остерфлад. И так далее. Не стану приводить вам все тридцать шесть имен, но чтобы вы убедились, что я, как мог, старался включить всех, отмечу, что для последней позиции моих списков я придумал шесть общих категорий: деловое знакомство; некто, с кем я познакомился на вечеринке; некто, кого я знал только по письмам или литературе (например, известные люди); некто, кого я не видел по меньшей мере пять лет; ученик ЦЭПСС или штатный сотрудник, ранее не включенный в список; и некто, достаточно богатый, чтобы это оправдывало грабеж и убийство.
Затем я вполне буднично бросил кубик, чтобы выяснить, в каком из шести списков Жребий будет выбирать жертву. Жребий выбрал список номер два: Ларри, Фред Бойд, Фрэнк Остерфлад, мисс Вэлиш, X. Дж. Виппл (филантроп и благодетель Дайс-Центров) или некто, с кем я познакомился на вечеринке.
Тревога ядом разлилась по моему организму, главным образом при мысли об убийстве своего сына. После своего внезапного ухода пятнадцать месяцев назад я видел его только раз, и тогда он был сдержан и смущен, хотя поначалу и бросился в мои объятия с подлинной любовью. Кроме того, он был первым дайс-малъчиком в мировой истории, и позором будет… Нет, нет, только не Ларри. Или давайте хотя бы надеяться, что не он. И Фред Бойд, моя правая рука, один из ведущих практиков и защитников дайс-терапии и человек, который мне очень нравился. Его отношения с Лил делали убийство и его, и Ларри особенно неприятным; убить Фреда выглядело мотивированным и потому тревожило вдвойне.
Тревога — сложная для описания эмоция. Яркие листья за окном больше не казались живыми; они казались глянцевыми, будто на передержанной цветной пленке. Щебет птиц звучал как радиореклама. Мой новый щенок гончей храпел в углу, как развратная старая сука. День казался хмурым, даже когда солнце, отражаясь от белой скатерти в гостиной, слепило мне глаза.
Но был Жребий, и ему нужно было служить. Я помолился:
«О Святой Жребий,
Воздета твоя рука, дабы опуститься, и я просто твой меч. Распоряжайся мной. Нам не дано постичь твой Путь. Если должен я принести в жертву своего сына во Имя твое, мой сын умрет: меньшие Боги, чем Ты, требовали этого от тех, кто следовал им. Если я должен отсечь свою правую руку, дабы явить Величие Твоей Случайной Власти, моя рука падет. Ты сделал меня великим своими приказаниями, ты сделал меня радостным и свободным. Ты выбрал, что я убью, и я убью. Великий Создатель Кубик, помоги мне убить. Выбери жертву, которую позволишь мне поразить. Укажи путь, которым позволишь войти мне, мечу твоему. Тот, кто избран, умрет, улыбаясь во исполнение твоей Прихоти.
Аминь».
Я бросил кубик на пол быстро, будто он был змеей. Тройка: мой долг — попытаться убить Фрэнка Остерфлада.
77
Из «Бхагавадгиты»[150]:
Арджуне, охваченному состраданьем, с полными слез глазами, скорбному, Шри-Кришна тогда молвил слово:
Как у тебя в беде такое смятенье возникло? Оно для мудрых позорно, лишает блаженства, к бесчестью ведет, Арджуна.
Малодушию не поддавайся, Арджуна, это тебя недостойно! Покинув ничтожную слабость сердца, восстань, подвижник!
Арджуна сказал:
Как могу я разить, Кришна, врагов губитель? Чем убивать других, нам лучше нищенством жить в этом мире… Болезнь состраданья меня до глубин поразила; не разумея долга, я вопрошаю, что лучше, наставь меня ясно.
Люк Рейнхард написал захватывающее драматическое воспроизведение ЭСТ– тренинга, литературизированное воссоздание событий четырех дней. Он передает переживание тренинга со своей собственной точки зрения, однако заботится и о в целом точной передаче фактов.Как Арчибальд МакЛейш сказал некоторое время назад в «Поэте и прессе», простое сообщение фактов не всегда передает правду. Вместо буквальной передачи происходящего Люк избрал подход новеллиста и блестяще использовал его для ясной передачи читателю как ощущения пребывания в тренинге, так и духа происходящего.Написанное Люком напоминает мне иллюминатор, глядящий в заполненный бассейн.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.