ДайсМен, или Человек жребия - [135]

…

Джейк отказался от любовного опыта, избавился от своего учителя и решил, что ему нужен хороший обед. Он прочел «Правила игры» Центра, и когда ел в кафетерии, знал, что официанты могли быть ненастоящими официантами, что парень за стойкой мог быть президентом банка, что кассирша могла быть знаменитой актрисой, что сидящая напротив женщина могла быть детской писательницей, хотя она явно изображала — невзирая на приближающийся к двумстам фунтам вес — Марлен Дитрих.

— С тобой скуушно, да-агой, — произнесла она, растягивая слова и терзая сигарету пухлым ртом.

— Ты сама не динамит, детка, — ответил он, быстро расправляясь с обедом.

— Куда же подевались все мужчины, — протяжно произнесла она. — Мне, кажется, попадаются одни фрукты.

— А мне одни овощи. И что? — ответил Джейк.

— Прошу прощения. Ты кто?

— Я Кассиус Клей[149], и я дам тебе в зубы, если ты не дашь мне спокойно поесть.

Марлен Дитрих снова впала в молчание, и Джейк снова принялся за еду, получая удовольствие от жизни в первый раз после приезда в Центр. Вдруг он увидел, что в кафетерий входит его жена в сопровождении мальчика-подростка.

— Арлин! — привстав, закричал он.

— Джордж? — крикнула она в ответ.

Марлен Дитрих покинула столик, и доктор Э. ждал, что Арлин к нему присоединится, но вместо этого она с подростком села за столик в углу. Раздосадованный, он доел, поднялся и подошел к их столику.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил он у нее.

— Джордж, познакомься с моим сыном, Джоном. Джон, это Джордж Флейс, очень успешный торговец подержанными автомобилями.

— Как поживаете? — сказал мальчик, протягивая тонкую руку. — Рад познакомиться.

— Да, но, слушай, я на самом деле Кассиус Клей, — сказал он.

— Ой, простите, — ответила Арлин.

— Вы поизносились, — равнодушно сказал мальчик.

Доктор Э. подсел к ним в мрачном настроении. Ему так хотелось, чтобы его признали как Джейка Экштейна, психиатра. Он решил испробовать новую линию поведения.

— Как вас зовут? — спросил он свою жену.

— Мария, — ответила она с улыбкой. — А это мой мальчик, Джон.

— Где Эдгарина?

— Моя дочь дома.

— А ваш муж?

Арлин нахмурилась.

— К несчастью, он скончался, — сказала она.

— Прекрасно, — сказал доктор Э.

— Прошу прощения! — сказала она, резко поднявшись.

— Простите. Я разнервничался, — сказал доктор Э. жестом прося жену сесть. — Слушайте, — продолжил он, — вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь. Наверное, мы могли бы немного побыть вместе.

— Извините, — мягко сказала Арлин, — я боюсь, пойдут разговоры.

— Пойдут разговоры? О чем?

— Вы цветной, а я белая, — сказала она.

У доктора Экштейна помимо его воли отвисла челюсть, и в первый раз за последние девятнадцать лет он испытал чувство, которое, как он осознал позже, могло быть жалостью к себе.

76

Поскольку я был американцем по рождению и воспитанию, убийство было у меня в крови. Большую часть своей взрослой жизни я носил за собой, как мгновенно надувающийся шар, свободно плавающую агрессию, и у меня в голове проносилась целая туча воображаемых убийств, войн и моров всякий раз, когда в жизни возникали проблемы: когда таксист пытался меня обсчитать, когда Лил меня критиковала, когда Джейк публиковал очередную блестящую статью.

В тот год, до того как я открыл для себя игральные кубики, Лил погибала под паровым катком, в авиакатастрофе, от редкого вируса, от рака горла, в результате внезапного пожара в постели, под колесами экспресса на Лексингтон-авеню и от по ошибке выпитого мышьяка.

Джейк становился жертвой аварии, когда его такси падало в Ист-ривер, опухоли мозга, самоубийства из-за обвала биржи, а также безумного нападения одного из исцеленных им пациентов, который использовал самурайский меч.

Доктор Манн умирал от сердечного приступа, от аппендицита, от острого расстройства пищеварения и был изнасилован негром.

Мир в целом претерпел по меньшей мере дюжину полномасштабных ядерных войн, три эпидемии неизвестного происхождения, но вселенского масштаба и вторжение высших существ из космоса, которые сделали невидимыми всех, за исключением нескольких гениев.

Конечно же, я превратил в кровавое месиво президента Никсона, шестерых таксистов, четырех пешеходов, шестерых соперников-психиатров и нескольких женщин. Мою мать накрыло лавиной, и она до сих пор могла оставаться там живой — это всё, что было мне известно о ее судьбе.

Поскольку я был американцем, я должен был убивать. Ни один уважающий себя Человек Жребия не мог день за днем честно записывать варианты, не включая в них убийство или настоящее изнасилование. Я начал с того, что стал вводить изнасилование какой-нибудь случайно выбранной женщины как вариант с низкой вероятностью, но Жребий его игнорировал. Неохотно, робко, с моим старым другом-страхом, который возродился и заворочался у меня в кишках, я придумал вариант «убить кого-нибудь в перспективе». Я дал ему всего один шанс из тридцати шести (глаза змеи) и предлагал на рассмотрение три-четыре раза в год, но Жребий игнорировал его.

Но потом, в один восхитительный день бабьего лета, когда птицы щебетали в кустах у недавно снятого мной фермерского дома в горах Катскилл, осенние листья кружили на ветру и слепили на солнце, а маленький щенок гончей, которого мне только что подарили, помахивал хвостом у моих ног,