Дай лапу - [8]

— Знаешь, — медленно произнес Глеб Матвеевич вслух. — Я сейчас говорил по телефону. С Виктором. Врачом, который тебя оперировал. Просил укол. Для тебя, приятель. Извини. Но это пришло мне в голову. Виктор накричал на меня. Мы крепко поссорились…

Не дослушав, он заскулил.

Он понял. Он ждал. Он догадывался, знал это.

Царапнул лапой пол и оторвал зубами кусок болтавшегося чехла. И захрипел — от тоски, от удушья. Всем телом задергался, как от подступившей сильной тошноты. На губах его повисла пузырившаяся белая пена.

Перегнувшись через сиденье, Глеб Матвеевич открыл заднюю дверцу и осторожно вытолкнул Бурбона наружу.

Пес неловко покачнулся и встал. Из горла его рвался свистящий хрип, спина крупно изгибалась, живот сокращался резко, толчками.

Глеб Матвеевич вышел из машины и растерянно склонился над ним.

А он замотал головой, разбрасывая с губ пену. Передние лапы его надломились, он клюнул мордой в сугроб и, скрутив шею, застыл, обмяк.

— Папка! Бурик! Я здесь!

Глеб Матвеевич поднял голову.

К ним бежал Денис — крупно, спеша, радуясь. Он бежал и придерживал подпрыгивавшую на бедре наплечную сумку.

Обогнув стоящую на обочине машину, ломко плюхнулся перед псом на колени.

— Бурик мой… Здравствуй… Приехал… Вернулся. Ну, здравствуй.

Говорил он, хотя и запышливо, но ласково, нежно, и гладил пса по спине, почесывал у него за ушами.

Бурбон приподнялся. Неуклюже оперся на здоровую заднюю лапу и вопросительно, кротко взглянул сначала на Дениса, а потом на Глеба Матвеевича.

— Ничего, Бурик. Всё нормально. Оклемаемся, — говорил Денис. — Поправишься. Я тебя никому не отдам. Согласен? Нет возражений? Теперь я за тобой буду ухаживать.

— Кажется, ожил, — сказал Глеб Матвеевич. — Думал, богу душу отдаст.

— Да что ты, па? Он крепкий. Правда, Бурик? Ты ведь не подведешь? А?

— Без меня тут справишься? — спросил Глеб Матвеевич. — Пойду машину поставлю.

— Да-да, иди. Я сам его принесу.

Бурбон печально, прощаясь, смотрел, как Глеб Матвеевич садится в машину и отъезжает, чтобы припарковаться.

— Встать можешь? — спрашивал Денис, поглаживая Бурбона. — Помочь?… Давай вместе… Ага, вот так… Хорошо… Бурик… Бурик мой… Бурик…

Пес поднял согнутую в локте лапу. Помедлил.

И сделал навстречу новому хозяину первый робкий шаг.

ДАМКА

1

Работал Колобков сервис-менеджером в небольшой компьютерной фирме. К тридцати годам был всё еще холост, и в ближайшее время обзаводиться семьей не собирался. Однообразным и скучным одинокое свое существование он считать решительно отказывался. Любил одиночество и полагал, что у каждого человека одиночества должно быть столько, сколько он сам хочет.

— Кругом столько необязательного, навязанного общения, — сетовал он, — что это уже проблема — остаться одному.

Колобков предпочитал проводить отпуск на даче. Заграничные курорты, путешествия, шумные компании, в отличие от большинства своих сверстников, он недолюбливал. Ему по душе было тихое Подмосковье. Многолюдный шумный город его угнетал, он уставал от его суеты и неразберихи.

Если всё складывалось удачно, то для отпуска выбирал он непременно сентябрь, лучше середину или конец, когда его пожилые родители и сестра Маша с трехлетним сыном перебирались окончательно в город. В это время в Подмосковье, как правило, наступало бабье лето или, во всяком случае, нежаркая мягкая погода, которая его более чем устраивала. Листья на деревьях желтели, лес был невероятно красив. Некричащее пышное разноцветье, беззаботность и тишина сами располагали к одиночеству.

Свободными днями, проведенными на природе, Колобков очень дорожил. Он старался сделать всё от него зависящее, чтобы никто его напрасно не беспокоил и ничто постороннее ему не мешало. Запрещал себе думать о работе и доме, о друзьях-приятелях, о нерешенных проблемах и уж, тем более, о пустых городских развлечениях. Намеренно отключил мобильный телефон, не смотрел телевизор, не слушал радио, ноутбук оставил в Москве, чтобы сестра по вечерам могла раскладывать свои любимые пасьянсы. В общем, как он сам это называл, старался жить растительной жизнью. Если небо вдруг хмурилось, капал дождь, и за окном было сыро и холодно, топил печь и сидел у огня. Сам себе готовил еду и гулял по лесу — в хорошую погоду трижды в день, утром, после обеда и вечером. В сумерках на участке разводил небольшой костер и подолгу сидел и смотрел на огонь, думал о всякой всячине, о каких-нибудь пустяках. Перед сном иногда просматривал глупенькие иллюстрированные журналы, до которых Маша была большая охотница, или читал что-нибудь, непременно легкое, не волнующее ни сердце, ни ум, лучше всего какую-нибудь научно-популярную брошюрку. Через день или два Колобков ездил на велосипеде в деревенский магазин, чтобы купить йогурт, хлеб, яйца (остальные продукты раз в неделю привозила ему Маша из города). И очень был доволен собой и такой своей жизнью.

Однажды, погуляв по лесу, возле дома отдыха, находящегося по соседству с дачными участками, он встретил сторожа с незнакомой собачкой.

Сторож приветливо поздоровался с Колобковым и неожиданно предложил:

— Погуляй, друг сердечный, с собачкой. Вдвоем всё же веселее. Чего ты все попусту один ходишь. А она потом домой сама прибежит.