Дай лапу - [10]

На обратном пути, огибая пруд, он наконец-то встретил сторожа. Несмотря на нежаркую погоду, тот стоял по пояс в воде и намыливал голову.

— Вот ваша собака, — сказал Колобков. — Два дня у меня жила. Забирайте.

Сторож непонимающе, словно вспоминая что-то давно и прочно забытое, посмотрел на него и отвернулся, продолжая намыливать голову.

— Она не моя.

— А чья?

— Ничья, — пожал плечами сторож, и стал смывать мыло с головы и волосатой груди.

— Послушайте, уважаемый, — Колобков едва сдерживал раздражение. — Нельзя же так. Что мне прикажете с ней делать? Пристала и не отстает.

Сторож реденько рассмеялся.

— Покормил?

— А как же.

— Так чего же ты хочешь? Не надо было кормить.

— Как, то есть, не надо? — не понял Колобков. — Она же голодная.

— Ничего. Не померла бы.

— Я же не знал, — растерянно произнес Колобков. — Вы же меня не предупредили.

— Не маленький. Сам соображать должен.

Колобков стоял, переминаясь с ноги на ногу, с видом обиженным и сердитым.

— Где она до сих пор жила? — спросил, помолчав. — Хозяева у нее были?

— Нет у нее хозяев. И живет она неизвестно где. Вот как с тобой — кто пожалеет, у того и живет.

— Она старая?

— Да нет. Годика три-четыре.

— Ну как же так можно? — возмутился Колобков. — Вы мне ее нарочно подсунули?

Сторож искоса на него посмотрел.

— Не было у меня умысла, — сказал он. — Пускай, думаю, прогуляется.

— Всё вы заранее знали. Обманщик. Не верю я вам.

— А хоть бы и так. Греха тут большого нет.

Сторож окунулся с головой в воду, почесался, побрызгался и снова стал намыливаться.

— Как зовут-то ее? — поинтересовался Колобков.

— Дамка, — ответил сторож, отфыркивая с губ мыльную пену.

Колобков сел раздраженно на велосипед и поехал.

Дамка бежала у переднего колеса.

— Глупенькая, — увещевал он собаку, медленно накручивая педали. — Все-таки ты какая-то недоразвитая… Мне-то что, я уеду через пару недель. А ты с кем останешься? Где зимовать будешь?… Одумайся. Напрасно ты ко мне привязалась… Пока не поздно, поискала бы еще кого-нибудь. Иначе пропадешь… Жалко мне тебя… Тебе, моя дорогая, не позавидуешь. Такой судьбы я бы не пожелал никому. А впрочем… Поступай как знаешь. В конце концов, ты уже взрослая. Кучу детей нарожала. Пора иметь свою голову на плечах.

Постепенно, как-то незаметно для себя Колобков смирился с ее присутствием. Перестал волноваться и переживать.

Каких-то особенных забот собачка не требовала. Сильно не докучала. Терпеливо ждала, когда он выйдет из дому, даст ей попить и поесть, или предложит съездить в магазин, или пригласит в лес на прогулку.

По вечерам, когда он жег костер, собачка лежала возле его ног и довольно урчала.

Спустя неделю Дамка стала облаивать редких прохожих, появлявшихся возле дачи, — с хрипотцой, глухо, простуженным голосом, — желая таким образом показать, что она работает, охраняет дом и хозяина, бережет его покой.

— Молчала бы лучше, — ворчал Колобков.

В пятницу, в конце рабочей недели, в очередной раз приехала Маша. И сказала:

— Между прочим, братец, тебе звонили из твоей конторы. Очень они недовольны тем, что ты выключил телефон. Зачем-то ты им там понадобился, я не поняла. Какие-то драйвера полетели, вирусы, почтовый ящик завис, что-то в этом роде. Просили, чтобы ты срочно приехал. День-два, не больше. Потом они тебе всё возместят.

Колобков позвонил, выяснил в чем дело.

Маша уехала в воскресенье, а он отправился в Москву в понедельник.

На автобусной остановке к Дамке прямо на шоссе стал приставать крупный дворовый пес, живший при столовой в доме отдыха. У этого пса собачьего имени не было, все звали его Аркадий Семеныч, потому что он был вылитый управляющий дома отдыха Аркадий Семеныч.

Такому стечению обстоятельств Колобков даже обрадовался. Этот пес, скорее всего, отвлечет Дамку. Все-таки она девочка и должна быть неравнодушна к мужским ухаживаниям. Когда столь бравый и видный из себя пес признается в своих лучших чувствах, недвусмысленно дает понять, каковы его истинные намерения, у такой столбовой дворянки, как Дамка, без сомнения, должна закружиться голова. Она забудется, развлечется и не станет так сильно переживать, что Колобков уезжает.

Подкатил автобус, и Колобков со спокойной душой вошел в задние двери.

Однако Дамка, несмотря на настырные приставания кавалера, тотчас почуяла, что хозяина рядом нет. Она больно укусила Аркадия Семеныча, прошмыгнула между колесами и сунула морду в дверной проем. Поставила на ступеньку передние лапы и попыталась запрыгнуть внутрь, но Колобков ее не пустил. Чуть толкнул ладонью в грудь.

— Собакам нельзя. Не положено. Иди домой.

Водитель закрыл двери, автобус тронулся.

Сквозь заднее стекло Колобков видел, как Дамка, стремительно перебирая лапами, ринулась вслед удаляющемуся автобусу, потом вдруг резко остановилась и села, как будто недоумевая. Озадаченная ее фигурка всё уменьшалась и уменьшалась.

Прежде чем она совсем исчезла из виду, Колобков заметил, как к ней подтрусил Аркадий Семеныч и вновь начал ее домогаться.

2

Во вторник вечером Колобков уже вернулся обратно.

Подходя к даче, он почему-то не сомневался, что Дамка лежит под скамейкой и ждет его возвращения.

Однако под скамейкой собачки не оказалось. Ее вообще нигде на участке не было.