Давно хотела тебе сказать - [24]

Что до меня, я постаралась позабыть давешний скандал, как дурной сон, и стала ждать обещанного письма. Почту доставляли каждый день, кроме воскресенья, от половины второго до двух – очень удачное время, потому что миссис Пиблс после часу как раз ложилась вздремнуть. Я наводила блеск на кухне и шла к почтовому ящику у дороги, садилась на траву и принималась ждать. Само ожидание доставляло мне удовольствие. Я все выбросила из головы – Элис Келлинг, шум, который она подняла, обвиняя меня во всех грехах, то, как переменилась ко мне миссис Пиблс, боязнь, как бы она не рассказала все доктору, и физиономию Лоретты Берд, которую хлебом не корми – дай порадоваться чужому несчастью. При виде почтальона я всегда улыбалась, продолжала улыбаться и тогда, когда он вручал мне почту и я убеждалась, что сегодня письма мне нет. Почтальон был из семейства Кармайклов. Я определила это по лицу: у нас в округе много Кармайклов, и почти у всех смешно оттопырена верхняя губа. Для проверки я спросила, как его зовут (он был молодой парень, застенчивый, но добродушный, всегда охотно отвечал, о чем ни спросишь), и когда он назвался, сказала: «Я по лицу догадалась, кто ты такой!» Ему это понравилось, он всегда был рад меня видеть и понемногу перестал робеть. «Я твоей улыбки весь день ждал!» – кричал он мне на прощанье из окна машины.

Долгое время у меня и в мыслях не было, что письмо может вообще не прийти. В том, что оно придет, я была так же уверена, как в том, что утром взойдет солнце. Не сегодня-завтра моя надежда сбудется, просто нужно подождать еще денек. И вот у столба с почтовым ящиком уже зацвели золотые шары, а потом дети снова пошли в школу, и я, отправляясь встречать почту, стала надевать теплый свитер. Однажды, возвращаясь со счетом за электричество – единственный конверт, который пришел в тот день, – я посмотрела на ярмарочное поле за дорогой, на белый пух ваточника, на побуревшие шишки ворсянки – совсем осенняя картина, – и вдруг меня как молнией ударило: никакого письма не будет. Смириться с этой мыслью казалось трудно, почти невозможно. Невозможно? Как сказать. Если я вспоминала лицо Криса, когда он обещал написать мне, мысль и впрямь казалась невозможной, но если забыть его лицо и вспомнить пустой почтовый ящик, то все становится на свои места, от правды не убежишь. Я по-прежнему ходила встречать почту, но сердце как будто свинцом налилось. И улыбалась я теперь, только чтобы не расстраивать нашего почтальона: у него и так жизнь не сахар, а тут еще зима на носу.

Но в один прекрасный день до меня внезапно дошло: это же сколько женщин, везде и всюду, вот так вот гробят свою жизнь! Ждут и ждут у почтовых ящиков какого-то заветного письма. И я представила себе, что продолжаю выходить за почтой – день за днем, год за годом, а в волосах уже пробивается седина, и я подумала: ну нет, не из такого я теста сделана, с меня довольно. Я перестала выходить встречать почту. Если поделить женщин на тех, кто всю жизнь покорно ждет, и на тех, кто не ждет, а действует, то я знаю, с кем мне по пути. Даже если эти вторые что-то упускают и чего-то им изведать не судьба, все равно – по мне, пусть лучше так.

Я очень удивилась, когда однажды вечером в доме Пиблсов раздался звонок и наш почтальон попросил меня к телефону. Он сказал, что соскучился, давно меня не видел. Спросил, не хочу ли я съездить с ним в Годрич, там идет какой-то знаменитый фильм, теперь уж не помню какой. Ну, я согласилась, и потом мы два года встречались, и он сделал мне предложение. Мы обручились, и еще год я приводила свои дела в порядок, но в конце концов мы поженились. Он любит рассказывать детям, как я будто бы бегала за ним – каждый день караулила его возле почтового ящика, а я на это только смеюсь и не перечу: пускай люди думают, как им нравится, пускай живут и радуются!

Хождение по водам Перевод Андрея Степанова

В этой части города по-прежнему жило много стариков, хотя некоторые и переехали в новые высотки за парком. Мистер Лоухид каждый день встречал тут приятелей или, лучше сказать, знакомых, то на автобусной остановке, то на набережной у моря. Они снимали квартиры или комнаты, и мистер Лоухид иногда заходил к ним поиграть в карты. Он числился в клубе игроков в боулинг на траве, а также еще в одном: его участники снимали любительские фильмы о летних путешествиях, а зимой собирались в кинозале в центре города и показывали их друг другу. Мистер Лоухид вступил в эти сообщества вовсе не потому, что так уж жаждал общения. Это была, скорее, мера предосторожности: он понимал, что если будет потворствовать своим естественным наклонностям, то скоро превратится в отшельника. За те долгие годы, что он владел аптекой, мистер Лоухид научился поддерживать разговоры с самыми разными людьми: болтаешь, делая вид, что беседа тебя увлекает, а сам думаешь о своем. Так же он общался и с женой. Всегда старался давать людям то, что они хотят, при этом оставаясь в душе одиноким и сохраняя покой. И никто, кроме, пожалуй, жены, даже не подозревал ни о чем подобном. Но теперь, когда он никому ничего не был должен, мистер Лоухид решил, что лучше иногда самому вступать в контакт с людьми. А если выбирать собеседника по душе, кто бы им стал? Только Юджин. Больше никто не подходит. Будь его воля, он бы замучил Юджина разговорами.