И в том же заливе — рыбацкие мостки, невеликие причалы для лодок. Шатучие, без перил. Но тем интереснее: боязно, но хорошо. Прозрачная осенняя вода над ногами, зеленые водоросли, а рыбок не видно и лягушек нет.
— Холодно. В норах спят, — объяснил мне Митя.
Потом мы долго сидели на стволе подмытого вешней водой, упавшего белокорого тополя. Глазам открывался просторный вид: вода и вода, небо и небо, и очень далекий другой берег.
Говорили мы мало, не докучая друг другу.
— Туман… — сообщал малыш, глядя вдаль.
Я ему не перечил, хотя дальний берег был ясно виден.
— Туман… — соглашался я.
Грузовой теплоход, почти неслышно, проплыл мимо нас. Наверное, он был последним, как говорят, «закрывал навигацию», и потому прогудел, прощаясь с поселком, долгим летом и, значит, с нами.
— Пока, пока… — ответили мы ему.
А потом пришли волны от прошедшего теплохода. Они долго шумели, набегая на берег, видно, тоже прощаясь: «Пока, пока…»
Так мы ходили и бродили, а порою отдыхали.
Незаметно прошел час и другой, подступило время отъезда. Я сказал:
— Пошли, милый, на остановку. Скоро автобус придет.
Малыш перечить не стал, и, миновав тихую улочку, мы вышли к железному павильону автобусной остановки. Наш автобус уже погромыхивал где-то вдали, приближаясь.
И вот тогда, для меня совсем неожиданно, трехлетний малыш поднял голову и попросил:
— Давай здесь останемся жить.
Что я мог ответить этим светлым детским глазам. Я лишь грустно улыбнулся, вздохнул. Внук меня понял и тоже вздохнул, опуская глаза.
Мы поднялись в автобус, сели у окна и поехали. Прогулка кончилась.
