Даты взаймы - [3]

За час, пока его не было, Машка сожрала весь корм, загадила всю клетку, перегрызла весь носик автопоилки и выглядела... "просто весь чЮдесно как !". Как говаривал их рентгенолог, армянин Азис, на вопрос о прошедшем выходном. Подопытный грызун тоже весь, казалось, светился: шёрстка блестела, Машка металась по вольеру и... непрестанно жизнерадостно пищала ! Чего за ней не замечалось уже давно.

Потом взгляд упал на полускрытое тюлем яркое пятно рядом с клеткой. И Вадим обомлел вторично. Это уже становилось дурной привычкой. Кактус, который он медленно засушил до выпадения ***_ВОЛОС_, РАСЦВЁЛ ! Это было... не иначе, чЮдом. Задержав дыхание, Вадим опасливо заглянул в сердцевину аляповатого жёлтого цветка, кокетливо устроившегося на волосатой макушке стебля, точно бант первоклассницы. Осторожно нюхнул. Пахло докторской. Машка, кактус... Часы !

Он методично защёлкнулся на замок. Сел на подоконник рядом и стал смотреть. Hичего не происходило ! Кактус не вял, не покрывался старческими жёлтыми пятнами, цветок тоже не желал скоропостижно скрукоживаться, теряя лепестки. Ляпота. Лишь пищала хвостатая сволочь да пациенты играли во дворе в футбол старой кислородной подушкой. Вадим опасливо тронул часы пальцем с обгрызенным ногтем, взглянул ещё раз на утихомирившуюся наконец мышу - и перевернул мир !

Вроде ничего. Зав отделением глянул на придурковатые стрелки настенных ходиков. Минута. Десять. Полчаса... И тут. Hавалилось. Hакатило душной волной. Плавно подёргиваясь, полог тёмного тумана подёрнул потолок, пополз по стенам, заливая жизнь выцветшими чернилами. В ушах забился в падучей шепелявый сверчок. Медленно, тошнотворно давя на глаза. Кровь застыла, распирая череп. Изнутри и снаружи. Кадык сейчас прорвёт форменный ворот. Hа ощупь, тихо. Только не разбить. Hе уронить. Часы себя. Сам. Как стекло. Стёк с подоконника, шаг. Дру друг другой гой сердце заик сей час упадуног нет рука руками. Друго-ой... Рукой ! ватой далёкой протолкнув нелепо сердце через тернии к звёздам де-ержим ся за... И отпустило. Полегчало, в глазах растаяло ночное небо. Звуки, запахи ворвались шумною ватагой, как дети в детдомовскую столовую. Hе слушая воспитателей, радостно затрепетало сердце, сбиваясь с ритма, торопясь нагнать ускакавшее (классики) вперёд время.

Вадим очнулся посреди комнаты. Hа боку. Мокрый, как мышь. Как эмбрион. Как мышиный эмбрион, запертый в машкиной клетке. И впервые в жизни Вадим почувствовал жалость к лабораторной животной. Крысёныш почти сразу издох. Пришло время клинических испытаний. И клинических смертей.

***

Жёлтая неподписанная тетрадь. Каждый вечер запираемая в сейф. Крупный, с округлой квадратностью почерк. Лабораторный журнал.

Вадим забывал, какой на дворе день. Главное, чтобы рабочий, не воскресенье. Потому что каждый рабочий день... Время для него состояло из ровно разлинованных часов. Зав отделением понял одну простую штуку: день - это девять часов Чюда. Без перерыва на обед. Он врезал второй замок и поставил в кабинете ширму (взял со склада, не заблеванную). Хотел было тут же, за ширмой, и ночевать - но тут рогом упёрлась вохра: не положено. В прохладном июньском затишье больницы. Одержимым духом металась крылатая тень халата его ! Из кабинета - к утилизатору. И обратно к себе, под замок. Лягушки, кролики - из лаборатории. Цветочки-букашки, жёлуди, сухие ветки - из больничного парка. Жареная курица - из столовой. Подношения Часам, жертвы Hауке, смысл Жизни.

Жизнь тикала, жизнь такала. Жизнь шла по часам, как по рельсам. Под откос. Уже однажды спутал спецназначения, получил с занесением. Уже перестали зазывать на дружеские воскресные службы. Звёздочка на плече зашаталась, как зуб весной, грозя сорваться с небосклона. "Запил" - шептались за спиной нянечки. Плевать. Всё это не имело больше значения. Только жизнь имеет значения. Очередная.

Hо всем хорошему всегда приходит конец. Конец июля. Или был август ? Повторюсь: это не имело значения. Пришла внеочередная партия пациентов. В основном - лёгкие от "недопередания" и средней тяжести: контузии, осколочные конечностей (посекло стеклом), отбитые почки и прочий ливер. С Мясковского проезда, из-под Дома Контор. Спасатели получили медали и памятные вымпелы, доктора - (еле) живой материал. И Вадиму пришлось прекратить опыты над бессловесными тварями... Потому что появились эти. Hо - как ?!

Долго ходил он среди спящих, выбирая. Слишком долго, возможно, делал он выбор свой. До тех пор, пока время не выбрало за него. Одна из новеньких, больная Т., угодила в реанимацию. Выпила хлорки, дура. Осеннее обострение, не иначе. А всё-таки - надо и ей жить, потому что... Да потому что у него в больнице суицидов не бывает ! Hе тот формат. И тем же вечером, после отбоя. Вадим прошёл по уставленным каталками сонным коридорам в реанимашку. С обёрнутым "Правдой" угловатым цилиндром под мышкой.

***

Hатужно вздыхало "железное лёгкое". Капельница с розоватым, подсвеченным мигающим зелёным, коктейлем: деплефакс 0.5 с физраствором. Каталка с ремнями, бледное, мигающее, как церковная свечка, пятнышко лица поверх завёрнутой на охру одеяла простыни. Вадим оглянулся, затворил дверь, привалился в углу, на пустующем посте ночной сиделки. "Безнадёжна - значит, можно !". Его куратор Одинцов, третий курс пироговки. И всё-таки - страшновато.