Датский король - [197]

Сначала Вячеслав Меркурьевич был обескуражен — на что же тогда намекала Зюскинд? — но потом сообразил, что нужно заглянуть в отдел криминальной хроники «Berliner Zeitung». Броский, набранный жирным, крупным шрифтом заголовок «Кровавая фантасмагория в Роттенбурге» заставил его несколько раз перечитать отчет о жутком преступлении. «Серия ужасающих по своей жестокости убийств произошла в Роттенбурге. Население тихого баварского городка, живущего из века в век соблюдая добрые католические традиции, потрясено — подобного изуверства здесь не видели со времен инквизиции. Преступник, убивший десятки людей, судя по всему, был маньяком, адептом неизвестной секты, совершающей ритуальные кровавые жертвоприношения. Мирные бюргеры нашли страшную смерть в собственных домах в течение одних суток. При этом где-то были обнаружены признаки удушения, в других случаях на теле несчастных имелись колото-резаные раны, несколько человек были хладнокровно расстреляны, но во всех случаях имело место странное действо.

позволяющее утверждать, что убивал один и тот же человек. Везде на месте преступления обнаружены графические портреты жертвы в минуты агонии, нарисованные с натуры во время пыток, которым перед смертью подвергался каждый убиенный. Все портреты были прочно закреплены на предметах, послуживших художнику-маньяку импровизированными „планшетами“, и здесь же на виду оказались разложены карандаши, то есть инструментарий, использованный им при создании хладнокровных, скрупулезных иллюстраций собственных изуверств. Уровень исполнения рисунков доказывает, что они сделаны незаурядным мастером. Характерная деталь говорит о безумной дерзости убийцы — портреты имеют одну и ту же авторскую подпись „КД“, нанесенную на бумагу кровью убитых.

Местная полиция установила зловещую связь между данным преступлением и одновременно случившимся пожаром, дотла уничтожившим один из популярных в городе кабачков, — все убитые оказались завсегдатаями этого заведения. Ход расследования осложнен отсутствием свидетелей, что вполне объяснимо: жители Роттенбурга напуганы случившимся и предпочитают скорее забыть о кошмаре. Среди ревностных католиков нашлись и особо впечатлительные натуры, усматривающие глубокий мистический смысл в совпадении инициалов исполнителя кровавого ритуала и монограммы со средневековой вывески, до сих пор украшающей известный любому горожанину дом, где некогда останавливался проездом в Ватикан король Дании. По логике этих знатоков истории Роттенбурга, преступник не кто иной, как сам король Вольдемар III, умерший более пятисот лет назад, а ныне восставший из гроба как символ страшных катаклизмов, угрожающих погрязшему во грехе миру в новом веке. Неудивительно, что столь жуткая трагедия способна пробудить в убитых горем людях самые дремучие суеверия. Надеемся, что следственные органы не пойдут на поводу у этих суеверий и, руководствуясь здоровым немецким рационализмом, разыщут настоящего убийцу».

Статью дополняли фотографии: некоторые из рисунков. улик преступления. Звонцову и из текста было ясно, что речь идет о зарисовках, которые он сделал летней ночью 1909 года в ожидании Арсения, гулявшего по старинному городку. Фотографии только освежили зрительную память, никогда не подводившую скульптора: да, это были люди, нарисованные им по странному наитию, угощавшие его в знак благодарности добрым баварским пивом, но, разумеется, в кабачке, а не у них дома. Кровавое преступление с указанными в криминальном очерке подробностями было бредовой мистификацией, но ведь кто-то же его совершил, какой-то вполне реальный человек! Конечно, у исполнителя этого не все в порядке с психикой, но у него был дальний расчет и определенное намерение очернить имя «КД», связать с жутким, непонятным обрядом… «В этом смысле права Зюскинд — имел место демонстративный „оккультный ритуал“! — подумал потрясенный Звонцов. — Узнал бы еще Сеня историю о „Короле Дании“ — вот где совершенно необъяснимая мистика! А Флейшхауэр, неужели она нигде не высказала своего мнения по такому чрезвычайному поводу?»

Вячеслав Меркурьевич сам подошел к полкам с разными периодическими немецкими изданиями, стал просматривать подходящие по времени и убедился, что германская пресса в те дни была просто взбудоражена трагедией в Роттенбурге. Конечно, больше всего о ней писали мюнхенские газеты, но даже в отдаленных Данциге и Кёнигсберге эти события не остались незамеченными, хотя везде была примерно одна и та же информация, поступавшая из полицейского ведомства, а также искренние соболезнования семьям замученных. Голоса фрау-прогрессистки в этом скорбном хоре Звонцов так и не услышал. Он чувствовал, что это преднамеренное умолчание, но верить в подобное было страшно и нужно было гнать все подозрения подальше, даже совсем выкинуть их из головы усилием воли, иначе интрига представлялась невыносимо чудовищной. «Разве за этим я сюда пришел? Мне нужна информация о скульптуре, а остальное пошло ко всем чертям! Умываю руки и знать ничего не желаю!!!» Ваятелю оставалось внимательно, страницу за страницей, пересмотреть еще пару подшивок столичной газеты. И снова была информация об аукционах, продажах и приобретениях, но по-прежнему ни слова о бронзовой «валькирии». Правда, Звонцов так и не мог по-настоящему сосредоточиться на тексте — то и дело возвращался к жутким событиям, о которых так неожиданно сегодня узнал. Глаза рассеянно пробегали страницу за страницей, колонку за колонкой. Вот среди сухих журналистских отчетов в комплекте «Berliner Zeitung» 1912 года встретилось пространное интервью с уважаемой веймарской «покровительницей искусств», целиком посвященное творчеству «КД». Она много распространялась о новейших достижениях мастера, о его уникальной, не вписывающейся ни в какие искусствоведческие схемы манере письма, а на вопросы о личности художника отвечала, как и следовало ожидать, уклончиво или в шутливо-абсурдистской манере. Только на один вопрос по поводу связи «КД» с «леденящими кровь событиями» в Роттенбурге Флейшхауэр ответила определенно, даже резко: «Я догадываюсь, почему вы меня об этом спросили. Некоторые одиозные персоны пытаются спекулировать на загадочных обстоятельствах той трагедии, будоража только затянувшуюся в немецких сердцах рану. И я должна решительно заявить: там имело место прискорбное совпадение целого ряда деталей, хотя не исключаю и циничную инсценировку. Господин «КД» — человек исключительно порядочный, и не может быть даже разговора о его причастности к какому-либо преступлению, тем более к убийству. Он считает все эти толки, которые не дают покоя прессе и раздуваются разными желтыми изданиями, личным оскорблением, глубоко переживает. Более того: если художник решит возбудить дело по поводу грязной клеветы, я лично готова представлять его интересы в суде — у меня есть юридическое образование и соответствующая практика в прошлом». «Ого! — поразился Звонцов. — Да она, оказывается, тоже возмущена! Вот и пойми после этого, откуда ветер дует — пафос-то какой! „Весь мир театр, и люди в нем актеры“ — лучше не скажешь». В суд он, естественно, подавать не собирался, но решил, что больше нет смысла мучить себя мрачными догадками и стоит поскорее забыть о преступлении в Роттенбурге, как забыл о нем за эти годы целый Германский рейх.