Дарю вам праздник - [12]

— Это не пройдет, — мрачно сказал я.

Пондайбл кивнул — явно он был уверен, что я приду именно к этому заключению.

— Ладно, — сказал он. — Тогда можно приткнуться к гангстерам.

Ужас отразился на моем лице.

Пондайбл засмеялся.

— Забудь свое буколическое прошлое. Что такое хорошо? То, что считает хорошим самая сильная страна или самый сильный человек. Правительство говорит, что гангстеры — это нехорошо, но у правительства нет сил покончить с ними. Может они и не убивают столько, сколько думают обыватели? Только если кто-то выступает против них — как правительство, например. Конечно, от них приходится откупаться — но это все равно, что налоги. Оставь проповеди приходским священникам, и тогда окажется, что вступить в ганг — то же самое, что вступить в армию, если бы она у нас была, или в Легион Конфедерации…

— Вчера они пытались меня завербовать. Они всегда такие?..

— Наглые? — Впервые я увидел Пондайбла в гневе: даже шрам у него на лбу побелел. — Да, будь они прокляты. Должно быть уже половина граждан Соединенных Штатов в Легионе. Когда им нужно подавить у себя беспорядки, или одернуть какую-нибудь замурзанную странишку, они кидают туда Легион. А в нем мужики! Им бы в нашей армии служить!

— И полиция никогда не пытается им помешать?

— Ты меня слушаешь или нет? Хорошо то, что что называет хорошим сильная страна. Разумеется, у нас есть законы, запрещающие вербовку в армии других государств. Так мы кудахчем. А что у нас есть, чтобы подкрепить это кудахтанье делом? То-то. Поэтому Легион Конфедерации поступает хорошо, вербуя людей, которые в собственной стране просили бы милостыню, чтобы как-то набить брюхо. И так же паршиво у правительства с гангстерами. Самое большее, что оно может — это вылавливать мелочь и делать вид, что крупняка нет. Большинство гангстеров никогда и не бывало под пулями. Все они живут припеваючи — немногие в двадцати шести штатах живут так как они, — и каждый то и дело получает дивиденды побольше, чем какой-нибудь трудяга зарабатывает за всю жизнь.

Чем дальше, тем сильнее я проникался уверенностью, что мой благодетель и есть гангстер. Но тогда… если это так, почему он клянчил в долг у бармена? Может это просто хитрая маскировка? Да нет, вряд ли такая игра стоит свеч…

— Дивиденды, — спросил я, — или добычу с риском для жизни?

— Большинство из них умирает в преклонном возрасте. Или из-за соперничества друг с другом. За последние пять-шесть лет, думаю, ни один не был повешен. Но тебе, как я погляжу, трудно это переварить. Скажи-ка, Ходж, ты виг или популист?

Внезапная перемена темы сбила меня с толку.

— Ну… популист, мне кажется.

— Почему?

— Э-э… не знаю… — Я припомнил кое-что из разговоров в кузне. — Виговские «Собственность, Протекционизм, Постоянное население» — что мне все это?

— Я тебе скажу парень, что тебе все это. «Собственность» — это для конфедератов, которые владеют здесь заводами, но не хотят платить налогов. «Протекционизм» — это от иностранного капитала, чтобы он не мог давать нам работу. «Постоянное население» — это дешевая рабочая сила. Они создают класс процветающих предпринимателей.

— Да, я знаю. Я только не вижу, как это может спасти положение. Я где-то слышал, будто между собой они говорят, что деньги обязательно будут просачиваться вниз, но, по-моему, чаще получается наоборот. И все так вяло!

Пондайбл потянулся ко мне и легонько похлопал меня по плечу.

— Это по-нашему, парень, — сказал он. — Тебя на мякине не проведешь. Такая похвала, признаться, мне не слишком-то понравилась. По-чьему

это — по-нашему?

— А протекционизм означает, что за всякую вещь платишь больше, чем она стоит.

— Не только, Ходж. Это тоже вранье, будь оно проклято. Виги и не пробуют вводить настоящий протекционизм, когда они у власти. Кишка тонка. Знают, что другие страны им не позволят.

— А что до постоянного населения… конечно, те, кто не может устроить свою жизнь здесь, стараются уехать в процветающие страны. «Постоянное население» все равно значит «уменьшающееся население»… если вообще что-то значит.

— Ага, — сказал Пондайбл. — У тебя есть голова на плечах, Ходж. Все с тобой в порядке, и книжки тебе не повредят. Так как насчет эмиграции? Твоей эмиграции, я разумею.

Я отрицательно покачал головой.

Он кивнул, покусывая мокрый ус.

— Не хочется бросать старый корабль, а?

Вряд ли он сформулировал точно; впрочем, вряд ли я сам сумел бы точно сформулировать то, что чувствовал. Я горел желанием менять привычное на неизвестное — но до определенного предела. Покинуть страну, в которой родился, казалось мне противоестественным. Назовите это хоть патриотизмом, хоть неспособностью порвать с прошлым, хоть просто тупым упрямством. Я сказал:

— Что-то вроде этого.

— Хорошо. Теперь подытожим. — Он выставил вперед грязную, слегка дрожащую руку и принялся перечислять, загибая пальцы: — Первое — патриот; второе — популист; третье — не любит контрактную систему; четвертое — благосостояние движется от бедняков наверх, а не от богачей вниз. — Большой палец он оставил торчать и, поколебавшись, спросил: — Доводилось тебе слышать о Великой Армии?

— Кому ж не доводилось? Не вижу большой разницы между нею и обычными гангстерами.