Дары волхвов - [39]

(Мф. 2, 8). Слова хитрые: род извинения и тайного неприметного наказа. «Видите сами, — как бы так говорил Ирод волхвам, — что это дело чрезвычайно необыкновенное, что на всем этом событии лежит печать тайны. Вам, на Востоке, сказано, а мы все, в Иерусалиме, ничего доселе не знали. Из пророков видно, что Мессия должен родиться в Вифлееме, но где именно и как? Это не указано. Да, может быть, и не угодно Промыслу, чтобы кто-либо до времени знал это. Вы воззваны к Рожденному самим небом — итак, идите пока одни, дабы не произвести безвременно молвы и шума, но, узнав все точнее, возвратитесь и скажите нам. Тогда, если это окажется согласным с положением Рожденного, я первый — явно или тайно, как будет для Него лучше, — поспешу явиться для воздания чести, Ему подобающей, отвергнув всякую пышность, без колесниц и телохранителей, без всякой свиты, в виде простого странника и богомольца».

Так, казалось, все обдумано было хитростью Ирода. Но сие-то самое коварство и послужит к запятию его жестокости. Волхвы безбедно, даже с честью выйдут теперь из Иерусалима. Им известно уже, где Христос должен родиться; остается только поспешить к цели своих желаний. И вот они на пути. Но когда одни недоумения кончились, другие должны были явиться. В Вифлееме не один дом — куда обратиться? Надобно опять искать и спрашивать, подобно тому как спрашивали в Иерусалиме. Но для Иерусалима вопрос о рождении Царя Иудейского был нужен, ибо служил провозвестием о Мессии, для Вифлеема — не нужен. Самое время было крайне дорого: притаившаяся на время жестокость Ирода могла вдруг пробудиться и пасть бедой над Вифлеемом преждевременно, когда в нем еще заключено было Спасение всего мира. Притом терпение волхвов уже довольно испытано, время вознаградить их за веру и беспокойства. Все это исчислено, взвешено Промыслом, и — перед волхвами опять небесный вождь. И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними (Мф. 2, 9). Можете судить о радости при этом святых путешественников, когда они паки увидели первого своего руководителя, который притом предстал им теперь уже не в прежнем, неопределенном своем виде, только являясь на востоке, а взявшись, так сказать, прямо и непосредственно вести их. И возрадовались радостью весьма великою, ибо увидели, что путь их не напрасен; возрадовались, потому что из рук человеческих опять видимо перешли в руки Божии, паки вступили в непосредственное сношение с самим небом. В Иерусалиме, как ни льстили им, как ни хитрили пред ними, но доброе, исполненное истинной любви к Рожденному сердце волхвов не могло не тяготиться внутренне, не чувствовать, что они не на своем месте, не могло не желать прежней свободы, прежнего указания свыше. И вот, чудная звезда паки пред ними! Краткий путь до Вифлеема теперь по тому самому пройден еще скорее, что Ирод не мог собраться с новыми мыслями, а волхвы, следуя за звездой, уже были у конца своего пути и своих желаний. Пришла звезда и остановилась над местом, где был Младенец (Мф. 2, 9), то есть, вероятно, так опустилась с высоты, что можно было по падающим вниз лучам ее без труда узнать искомое место.

И, вошедши в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его (Мф. 2, 11). Вот вся свита Великого Царя, предвозвещенного пророками и звездою! Даже Иосифа, по-видимому, теперь не было за отсутствием, конечно, ради необходимых вещей и, может быть, по тайному распоряжению Промысла, дабы не представилось волхвам, что он есть отец Отрочати. Впрочем, о волхвах можно сказать, что они были выше всего видимого, ибо, несмотря на бедность, окружающую Отроча и Матерь, они, как только увидели Его, падши поклонились Ему, то есть оказали такой знак почтения, какой приличен лицу Божественному. Почему оказали такое почтение? По ясному ли прозрению в тайну Его Божества? Но такого прозрения не вдруг достигли самые апостолы, такого прозрения не обнаружено ясно в Писаниях даже некоторых пророков. Что же повергло волхвов к подножию Младенца? Повергло чистое сердце, коему обещано зрение Бога и которое теперь, предваряя ясное убеждение ума, невольно преклонялось пред Словом, ставшим плотью, подобно тому как Иоанн, еще во чреве матери, взыгрался радостью от одного приближения к Сему Божественному Отрочати, находившемуся также во чреве Матернем.

И, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: злато, ладан и смирну (Мф. 2, 11). Три дара, как бы во знамение Божества триипостасного и для обозначения трех видов ходатайственного служения Богочеловека: злато — яко Царю и Главе рода человеческого, ливан — яко Первосвященнику и Учителю, смирну — яко Человеку и Ходатаю, имеющему смертью Своей разрушить державу смерти. Принесены злато, ливан и смирна, яко лучшее из всего, что было на Востоке, чем славилось отечество волхвов. Впрочем, и здесь, по замечанию святого Златоуста, видно возвышенное направление их мыслей: они не приносят ни одной из тех чувственных жертв, коими выражалось у самих евреев почтение Богу Истинному, а дары бескровные, прознаменуя сим и как бы предначиная богослужение Нового Завета и наши жертвы духовные. Посему тот же святой Златоуст называет волхвов первенцами Церковными. Явиться пред нового Царя с дарами требовало и усердие, и обыкновение тогдашнего времени, а между тем дары никогда не были так нужны и вовремя, как теперь. Ибо положение Святой Девы и Иосифа было самое стесненное. Даже из того, что имели в Назарете, не могли они взять многого, надеясь скоро возвратиться, а теперь предстояло, как увидим, бегство в Египет. С чем бы они отправились в эту чуждую страну без помощи, полученной от волхвов? Таким образом, дары их, можно сказать, были даром свыше — на путь. Кому? Тому, Кто пришел обогатить нас всех Своей бесприкладной нищетой! Тому, Кто Сам дает всем жизнь, дыхание и вся! Когда подумаешь о сем, братие, то теряешься мыслью в бездне снисхождения Божественного и тех уничижений, кои претерпел за нас Спаситель наш. А мы все еще не можем бросить самолюбия и гордости житейской, не научимся любить, подобно Ему, простоты и смирения, все еще преданы роскоши безумной и преступным утехам чувственности!