Дарий Великий заслуживает большего - [36]

Лале скрестила руки на груди и уткнулась взглядом в носки кроссовок. Она надела свои любимые белые и на протяжении речи мисс Хоун не переставала стучать пятками, как Элли, мечтавшая, чтобы туфельки перенесли ее домой в Канзас.

Я поднял руку.

От некоторых привычек трудно избавиться.

Мисс Хоун сдержанно улыбнулась и сморщила нос.

– Да?

– А что насчет, – я сглотнул, – других детей?

Она моргнула.

– А что с ними?

– Что будет с детьми, которые специально называют Лале «Лолли»?

Мисс Хоун снова моргнула.

– Я не… Хм. Я этого не замечала. Обещаю, впредь я буду обращать на это внимание.

– А как вы поступите с Микой, который обзывает Лале террористкой?

Глаза мисс Хоун удивленно распахнулись.

– Это правда?

Лале по-прежнему сидела, не поднимая глаз. Я почувствовал, что она дрожит, положил руку ей на колено и тихонько сжал. Через секунду она кивнула.

– Что ж, это абсолютно неприемлемо, – поджала губы мисс Хоун. – Но думаю, он не вполне понимает, что говорит.

– А я думаю, понимает. – Голос у меня задрожал. Бабушка мягко тронула меня за плечо, но я не собирался молчать. – Скорее всего, он каждый день слышит подобное по телевизору. И видит, как белые люди относятся к таким, как мы с Лале.

Мисс Хоун сцепила руки.

– Не все, – сказала она.

– Я не… – начал было я, но бабушка меня перебила:

– Дарий хочет сказать, что вы выделяете Лале, наказывая только ее.

Я недоуменно моргнул и посмотрел на бабушку.

Я совсем не это хотел сказать.

Я пытался объяснить, что чувствует Лале.

И что чувствую я.

Хотя вряд ли бабушку это когда-либо волновало.

Мисс Хоун смущенно кашлянула.

– Я поговорю с Микой завтра. Но сейчас я бы хотела сосредоточиться на будущем Лале.

– О чем вы? – спросила бабушка.

– Я считаю, Лале нужно подать заявку в окружную программу для одаренных детей. Она показывает лучшие результаты на тестах, и остальные учителя согласны со мной в том, что это пойдет Лале на пользу.

Бабушка посмотрела на меня, потом на Лале. Та снова щелкнула пятками.

Поразмыслив, бабушка кивнула и перевела взгляд на мисс Хоун.

– И что для этого потребуется?

Домой мы ехали в тишине.

Бабушка молчала – она не любила болтать за рулем, почти как бабуля.

Но в отличие от бабули она не слушала даже новости: бабушка вообще не включала радио, потому что не хотела отвлекаться.

И Лале за всю дорогу не проронила ни слова. Я чувствовал, что она до сих пор злится на мисс Хоун, злится так сильно, что не может думать обо всем хорошем, что сказала про нее учительница. Злится на бабушку – ведь та вела себя так, словно все в порядке. И, возможно, злится на меня – за то, что подвел ее.

Мисс Хоун не пожелала меня выслушать. А бабушка переиначила мои слова.

Ничего не изменится.

Мне было ужасно стыдно.

И я тоже молчал.

Когда мы приехали, Лале кинулась в свою комнату. Я вошел в дом вместе с бабушкой.

– Пожалуй, стоит позвонить твоей маме, – сказала она.

Я заварил чай – марокканский с мятой, который нравился Лале, – и поставил на поднос чашки с ложками и баночку местного цветочного меда.

Дверь в комнату Лале снова была закрыта. Интересно, мне пора привыкать, что так будет всегда?

– Лале? – позвал я. – У меня руки заняты. Можно войти?

На мгновение мне показалось, что она меня прогонит. Или просто не ответит.

Но потом ручка повернулась, и дверь приоткрылась.

Я толкнул ее плечом, вошел и закрыл за собой ногой.

– Хочешь чаю?

– Конечно.

Лале снова плюхнулась на кровать лицом вниз, уткнувшись в мокрое пятно, которое успела наплакать.

– Меду?

Она кивнула. Я налил ей чаю и положил целую ложку меда.

– Размешать?

Лале села, забрала свою чашку и начала мешать, звякая ложкой о стенки.

Она никогда не умела тихо размешивать чай. По крайней мере, хоть это не изменилось.

– Эй. – Я сел на пол и привалился к ее кровати. – Прости меня, Лале.

– За что?

– Я подвел тебя. Сегодня, у мисс Хоун.

Лале покачала головой.

– Почему она не стала тебя слушать?

– Не знаю. Но очень хотел бы знать.

Я сделал глоток чая.

Лале повторила за мной.

– Иногда люди делают что-то хорошее – и одновременно закрывают глаза на что-то плохое. Мисс Хоун с бабушкой так загорелись этой программой для одаренных, что предпочли забыть о том, как тебя изводят одноклассники.

Лале нахмурилась.

– Я тоже сталкивался с подобным. Ты знаешь, что меня иногда обзывают?

С Лале я не мог вдаваться в подробности. Просто не хотел объяснять, почему Дурианий – это оскорбление. И в принципе обсуждать что-то связанное с пенисами с Лале Келлнер.

– Я не всегда могу заставить их замолчать. Но в моих силах найти хороших друзей. И лучших учителей. А еще места, где мне рады.

– Ты про Сухраба говоришь?

– Да, про него. И про соккер, моего тренера и ребят из команды. Может, эта программа для одаренных не так плоха. Может, с ее помощью ты найдешь для себя новое место. И заведешь новых друзей.

– Но я не хочу переходить в другой класс.

В тот миг я понимал младшую сестру как никогда.

Лале не хотела выделяться.

Выделиться – значит стать Мишенью.

Но если этого все равно не избежать, пусть она хотя бы выделится благодаря чему-то хорошему. Чему-то особенному.

– Обещай, что подумаешь насчет программы. Ради меня.

Лале посмотрела мне в лицо из-под опущенных ресниц, длинных, темных, как у меня. И как у мамы.