Даринга: Выход за правила - [25]

Лоскутки огородов, низкие, разлапистые плодовые деревья. За бурлящей рекой с челноками, лодками, пузатыми ладьями, пристанями из потемневшего дерева и приземистыми складами — там и сям раскиданные слободы, едва начинающие золотиться поля, пруды с птицей, бурые рогачи на пастбищах. К лугу едет, погромыхивая, телега с женщинами и детьми, следом с косами на плечах шагают мужчины. Белая одежда резко выделяется на охристом и зеленом.

Сокол поднялся выше, к нагромождению камней у склона горы — местному замку. Тот спал еще, только в знобком рассветном холоде двигались по стенам и смотрели с башен часовые. Одетые так же, как и те, которых пришельцы разогнали. Круглые шлемы, чешуйчатые кольчуги, заправленные в сапоги кожаные штаны. Только на круглых щитах вместо стилизованных весов — олень. Тяжелые шерстяные плащи с запонами, топоры у пояса. Странно мягкий, скрадывающийся шаг.

Сокол присел в стенной нише, крутя головой. Отсюда проснувшийся, удивительно бодрый город был тоже виден, как на ладони. Рядом громко шумела на перекатах река. Ее шум заглушали ласточки. Ближе к замку, за цепочкой внутренней стены стояли терема. Как в детских сказках — резные, разноцветные. С украшенными филигранной резьбой коньками двускатных гонтовых крыш. Только вместо коней по краям были вытесаны сидящие соколы. Стамеской ли, топором — но обозначено было чуть ли не каждое перышко, дырочки ноздрей на клювах, впившиеся в бревно когти. И раскрашены со знанием дела — от серой спинки до светлого подбрюшья в пятнышки, до «усов» и темной шапочки на голове.

На тесных окнах резные запертые ставенки, подпертые точеными столбами крыльца. Богатые хозяева, как и в замке, тоже спят. Прислуга суетится во дворах, растапливает летние печки, колет дрова, подметает. Похоже, и здесь, как на Земле, летом жизнь выходит наружу, и только зимой возвращается в тесные дома. Заклекотав от полноты чувств, Риндир спиралью пошел выше, вдоль тропинки, огибающей склоны — к вершине, где должно было вырасти кольцо Врат. Работа предстоит немалая — вычищать, выравнивать, искать или долбить пустоты, чтобы прятать технические помещения. А наверху приволье, воздух холодный и чистый, и меж обломками камней цветут похожие на шапки лиловые цветы, которые элвилин назвали вереском. И желтые, и белые на сизых стебельках. Их ерошил и раскачивал ветер. Плотно обжимал в полете соколиные перья.

Здесь были только ветер. Да блеск и шум лежащего ниже водопада. Сокол уселся, сложив серповидные крылья, на наклонном камне. Огляделся, впитывая звуки и запахи. Привлеченный колебанием травы, присмотрелся к каменным обломкам, там и сям по ней разбросанным. В тени одного дремала девочка, с головой укрытая линялым плащом, почти сливаясь по цвету с камнем. Риндир принял бы ее за прикорнувшую пастушку, но никого, похожего на местных овец или гусей рядом не было. Из-под плаща торчала ступня, узкая, нежная, наверняка не приученная к ходьбе босиком, несмотря на травяные потеки и царапины на коже. Словно спугнутая взглядом, нога дернулась и убралась под плащ. Зато выглянула рыжая макушка — густого, темного оттенка липового меда.

Девочка спала, склон горы жил утренней безмятежной жизнью. Кто-то стрекотал в траве, жужжа, летали насекомые, шуршал былинками ветер. Все это оттеняла, покрывала бархатным баритоном река. В разноголосицу щебетали в густой зелени невидимые птицы. И вдруг настала тишина. Звук реки остался, а остальное как отрезало. Перья Риндира встали дыбом. Ледяное чужое присутствие можно было резать ножом. Сокол поднялся на крыло: трава внизу двигалась и будто покрывалась инеем. Это было скорее психологическое ощущение, чем реальность. Но без раздумий, на чистых инстинктах сокол спикировал и врезался когтями, заставляя лопнуть кожу и плоть белого с золотым узором змея. Разглядел вытянутую голову, рудименты лап. Понял по дерганью, что добыча жива и все еще рвется к спящей и зубчиками надклювья сломал врагу шейные позвонки.

Тело судорожно билось в траве, голова с ошметками кожи лежала неподвижно, с затянутыми плевой глазами. Клекот атакующего сокола заставил девочку проснуться. Лет четырнадцати на вид, лицо худое и грязное, пальцы стиснуты на краю плаща, поднятого, чтобы загородиться. А глаза изумительные, серые, и волосы падают густой волнистой, даже на вид тяжеленной гривой. Риндир хотел бы как-то ее утешить, успокоить, но вовремя раздумал превращаться. Да и видел это всего лишь мгновение, и прянул в сторону, услышав фырканье, топот, шорох осыпающихся камней, скрип кожи и полязгиванье металла. Взлетев, он созерцал с вышины, как на полянку верхом въезжают трое. Под ними явно были кони — если судить по пышным волосяным хвостам, гривам и копытам. Вот только с боков спускалась длинная, переплетенная, украшенная бусинами, колокольчиками шерсть. Пряди были разноцветно выкрашены, заплетены в косички, скручены жгутами, так что получались узоры. Морды и крупы коней — выбритые, бурые.

Двое охранников в пластинчатых кольчугах и шлемах, с круглыми щитами за спиной — опять стилизованные весы. У обоих в руках короткие копья и топоры у пояса. Риндир изучил оружных мельком, куда больше интересовал его третий. И шерсть его коня была гуще, и узоры обильнее — свидетельствуя о статусе. Зато одеяние матерчатое, простое, больше годящееся для деревенщины, чем для дворянина. Выпадали за образ нарочитой бедности только золотая вышивка, напомнившая штурману убитого змея, меч на кольчатом поясе и золотые весы на золотой же тяжелой цепи, закрепленной на плечах, чтобы не давила шею. Цепь напоминала рыцарскую. Или колодезную, подумал сокол ехидно. И не лениво дяденьке полпуда лишних на себе таскать?