Даринга: Выход за правила - [21]

— Ох ё! — темпераментно выдохнул Риндир.

А женщина вернула Любу нож и решительно шагнула в туман.

— Живей за нею! А то кровью истечет.

— Это тебе анализ крови.

— А? Да, — Люб на ходу прижал окровавленный клинок к сканеру, и тот, чмокая, впитал вишневую жидкость. Мужчины шли за нёйд след в след. Туман, все еще поднимаясь, расходился перед ними узкой, словно пробитой ножом щелью, а условная тропа под ногами красновато светилась. Были отчетливо видны травинки, черные листья и ягоды, выступающие из тумана ветки, купы вереска… И элвилин не могли определить, меняет так цвета заходящее солнце или жирно капающая из ладони нёйд кровь.

Люб бурчал:

— Безобразие.

— Она явно знает, что делает. Жертва болотным духам, видимо. Ну некогда было куропатку ловить.

Врач сердито выпятил губу:

— Фенхеля на будущее с собой возьмем, он разбирается.

Нёйд посмотрела на солнце и на мужчин — словно поторапливала.

— Мне кажется, или с пространством что-то творится? — штурман обернулся на оставшуюся позади гору. Она оказалась намного дальше, чем должна была. — И тропа… Не вязнем, не качаемся — словно посуху идем.

— Да ну тебя с этой тропой! — Люб обогнул Риндира и нерешительно взял ведьму за руку.

— Mitte nüüd! — каркнула она резко. — Kiirem!

— Быстрее! — вдруг ожил переводчик.

— И так бежим почти! А тут ты еще… — на ходу попенял ему штурман.

Тропинка резко вильнула и наконец закончилась. Они стояли на острове выше границы тумана, переводя дыхание. Сама же нёйд с гортанным криком метнулась еще выше, к холму под сенью разлапистого дерева — корявого, старого. Один могучий сук, начисто лишенный листьев, вытянулся, словно перегораживая незваным гостям дорогу.

— За ней! — переглянувшись, мужчины запрыгали по корягам и бурелому, кибер гнался за ними.

— Ох ё… ёшкин кот, — Риндир резко затормозил. Люб врезался в него и упал сверху, вовремя спружинив руками и ногами, чтобы не задавить худого друга. Распрямился и тоже придушенно вскрикнул: круглый холм с дубом был огорожен кривым тыном: с угрозой торчащие наружу колья с обожженными остриями, воткнутые между ними и развешанные по неошкуренным бревнам кости неведомых животных — от гигантских одиноких до нанизанных на веревки мелких. И черепа, черепа…

Некоторые звериные, вытянутые или округлые, сохранившие местами рога и челюсти. А некоторые — человеческие. Пустые зенки, смеющиеся зубы. Все изжелта-серые, или с прозеленью, кое-где сколотые, лишенные плоти, словно вымытые дождями или самим временем. От ограды веяло древностью и жутью. На закате она особенно впечатляла.

— Ёшкин кот… — подпирая левую щеку левой рукой, повторил Риндир. Люб же нырнул в пролом ограды и протиснулся в темное отверстие на изумрудном боку холма — протиснулся с трудом: было оно не шире устья русской печи. Перестали сыпаться камешки и земля, очистился комбинезон, и распрямиться внутри можно было. Но оглядеться Люб толком не успел: глаза не приспособились к полумраку. Отчетливо увидел только угли и тень — нёйд, раздувающую угли в прямоугольной яме. Перемазав щеки и руки, она дула, постанывала, дула снова. Люб примостился с нею рядом, так, чтобы от могучего дуновения пепел не полетел ей в глаза. Стянул дыхательную маску, и сотни запахов обрушились на него приливной волной. Мха, сена, торфа, горчащей золы и плесени.

Врач дунул. Зола поднялась коричнево-сизым облачком, а в черных головешках на дне ямы затеплились огоньки. Хозяйка подсунула под них кусочки бересты, нетерпеливо постукивая зубами, дождалась, пока по растопке побежит веселое пламя, и сунула в огонь лучину. Разожгла, прихватила охапку незажженной и выбралась из жилья. Только волосы метнулись. Люб на карачках последовал за ней. Снаружи разгулялся ветер, но не задул пламя, наоборот, заставил его разгореться.

— Kiirem! Как я, делай!

Нёйд сунула разожженную лучину Любу в руки. И гонимым ветром листком метнулась к ближайшему черепу. Сунула лучину в глазницу, и оттуда навстречу рванулось веселое пламя. Люб почувствовал, что ведьму так и тянет взглянуть на солнце, но она сдерживается изо всех сил. Может, и она, как принцы из сказки, на закате должна превратиться в лебедя?

— В ворона, — Риндир вместе с ними стал поджигать масло в черепах. — И вряд ли на ночь, днем же была…

Несколько черепов погасли. Нёйд отчаянно подгоняла себя и суетящихся мужчин. Солнце, словно смилостивившись над ними, ненадолго повисло в дубовой кроне.

— Вертер! — проорал Риндир киберу. — Силовое поле по ограде раскинь, а то с ветром не сладим!

Кибер, поднявшись в развилку дуба, устроился там, накрывая окрестности тонкой радужной пленкой. Обойдя холм по кругу, трое успели зажечь все светильники до того, как солнце, поколебавшись, утонуло в болоте своим верхним краем. Блеснул на прощание яркий зеленый луч, и опустились сумерки.

— На нас что, наваждение нашло? — вытирая лоб перчаткой и оставив на нем полосу копоти, спросил Риндир. — «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?»

Но Любу было не до него: нёйд, запалив последний череп, сложилась пополам и осунулась на землю со счастливой улыбкой на лице, едва не подпалив себе лучиной волосы. Люб сапогом затоптал огонь и с помощью друга втянул в торфяную землянку. Уложил у очага на керимате, укрыв спальником, убедившись, что дым исправно утекает через дыру в потолке наружу. Прижал маску с дыхательной смесью к ее лицу. Убедился, что обморок перетекает в сон.