Дар змеи - [79]

Лицо его было серо-бледным, а глаза полны отчаяния. Он казался сумасшедшим. Он протягивал мне руки с растопыренными пальцами, отставив их подальше от себя, словно боялся чем-то замарать свою одежду.

— Нет! — ответил я. нет… нет… нет… кровь… кровь… кровь…

Он тяжело дышал, и дыхание его больше походило на плач.

— Ты уверен?

— Да!

— Слава богу!

Однако стены все продолжали шептать: «…кровь… кровь… кровь…»

Я не знал, сколько времени прошло, прежде чем они пришли за нами и вывели из Зала Шептунов. Снаружи было темно. Не может же столько тянуться одна ночь. Должно быть, прошло немало времени. Целая вечность! А может, наступил уже следующий вечер. Мои губы пересохли и потрескались от жажды, но это не имело значения. Важно было другое: заставить Шептунов замолчать. В Зале Шептунов не было ничего, что называлось бы сном, лишь кошмары. И только одно было хуже бодрствования — это сон.

Они провели нас вдоль короткого хода и ввели меня и Нико каждого в свою маленькую камеру. У меня так кружилась голова, что стражам пришлось поддерживать меня, и когда они закрыли дверь, я даже не подумал поглядеть, заперли ли они ее.

Там было пусто, одни голые белые стены. Лунный свет струился через маленькую четырехугольную отдушину. И было тихо.

О, тишина!

Я всасывал ее, словно жаждущий воду. Я опустился на узкие нары, натянул до подбородка одеяло и заставил себя провалиться — вниз, вниз, вниз, — в глубокую дыру сна.

Хотя ненадолго. Когда стражи, встряхнув, разбудили меня, месяц по-прежнему стоял на небе. Все тот же месяц! Так я, по крайней мере, думал.

Местер Вардо подождал, пока не убедился, что сон с меня стряхнули.

— Вот, сын мой! — сказал он и протянул мне чашу. — Пей!

Руки дрожали, и я подозрительно понюхал чашу, но это была только вода. Я пил долгими жадными глотками.

— Погляди на чашу, сын мой!

Я повертел ее в руках. Герб рода Дракониса, двуглавый дракон был вычеканен в серебре.

— У тебя самого ничего нет. Все хорошее — воду, еду, покой и жизнь — дарует тебе рука Князя! Вырази свою благодарность, сын мой. Поцелуй дракона!

Я поглядел на Вардо. Все в нем было окутано черным, кроме безбородого, с лысым лбом лица. Оно парило надо мной как маска, маска без тела, а за ним — без человека. Он напомнил мне Шептунов.

— Убирайся к черту! — хрипло произнес я и швырнул чашу наземь. Она ударилась о каменные плиты со звоном, напоминающим звон колокольчика.

Вардо не изменился в лице. Черты его безбородого лица вполне могли бы быть высечены из камня. Он коротко кивнул стражам, и они схватили меня за руки.

— В Зал Шептунов! — только и произнес он.

На этот раз я сопротивлялся. Я упирался изо всех сил, дрался, пинал, кусался, не обращая внимания на то, что спина моя снова начала кровоточить. Но на них были кольчуги и толстые перчатки, укрепленные еще железными пластинами. Я нанес себе куда больший вред, нежели им. Один из стражей, потеряв терпение, все-таки ударил меня по голове своей тяжелой рукой в перчатке. Местер Вардо остановил его.

— Уж если бьешь, бей по телу! Голова ему нужна ясная!

Мне не хотелось сохранять голову ясной. Мне бы теперь как раз замечательно подошло быть не в себе. Но такого счастья мне не полагалось.

Они втянули меня в сводчатый ход и потащили по серым каменным плитам. Один из них пнул меня в живот, думается, чтобы я не рыпался, покуда они выходят из дверей.

Скорчившись от боли, я некоторое время оставался на полу. В ушах шумело, а особенно в том, которое касалось холодных, гладких каменных плит: постыден… постыден… постыден…

— Заткнись! — шепнул я. — Оставь меня в покое… дай мне сесть…

…ткнись… злобен… злобен…

…честь… честь… никакой чести…

Дверь отворилась и закрылась вновь. Звуки шагов эхом отозвались в зале.

— Давин?

Чья-то рука коснулась моего плеча.

То был, ясное дело, Нико. Его лицо было по-прежнему смертельно бледным, и что-то подрагивало в одном его глазу.

— Нико!

Я наполовину присел, да так и остался. Уж слишком сильно болел живот.

— Тебе больно? больно… больно… больно…

Мне и вправду было больно, но я покачал головой, потому что беспокоило меня вовсе не это. Как раз я был благодарен за эту боль, казалось, она чуточку отвлекала от непрекращающегося шепота. Однако лица на стене за спиной Нико уже начали изменяться. Они таращились на меня с презрением и ненавистью. В их темных глазницах искрился огонь, свет, холодный, как презрение. труслив… шептали они, …труслив… постыден… убийца…

Глаза Вальдраку смотрели на меня. Кровь стекала с его шеи.

Я повернулся к Нико, его лицо было единственное, о котором я знал: оно живое. Он шатался от усталости и стоял, спрятав руки под мышками.

— У тебя руки в крови? — спросил я.

Он кивнул:

— Я вижу ее все время.

— Почему?

— В Дунарке… в острожной камере. В тот раз были в крови руки и одежда. В крови моего отца, и Аделы, и маленького Биана. И они не позволяли мне смыть ее раньше, чем появилась Дина и заставила их это сделать. Я сидел больше суток с кровью моей покойной семьи на руках.

Вдруг я вспомнил, как однажды швырнул ему дохлого кролика. Теперь я куда лучше понимал, почему он так торопился смыть с себя кровь.

— Это не ты убил их! — сказал я.