Дар слова - [55]

- Шел бы ты знаешь куда? - возмущался и негодовал Игорь, жалея кореша. Шел бы ты в адвокаты, психологи, а еще лучше - ночным ведущим на радиостанцию... Стал бы суперзвездой, заколачивал бешеные бабки... Ты же гений, Серега, гений заочного трепа, с такими вещами нельзя шутить. Он же тебя уроет, твой Божий дар. Ты его в землю, а он из тебя прыщами прет. Посмотри в зеркало - это ведь не только хотелки, это из тебя талантище прет, как танк, как грибы по осени... В общем, если надумаешь учиться, имей в виду - я готов спонсировать это дело за все годы, что ты на меня угрохал...

Серега озабоченно трогал прыщи и отвечал в том смысле, что идти ему некуда: вступительных экзаменов с его правописанием и застенчивостью не осилить ни за какие бабки, а выходить в ночной эфир беспредметно, без упора на конкретного человека - удел ничтожеств и пошляков; он мастер, а не трепло.

- Должно подфартить... - бормотал он, в задумчивости отметая невидимые преграды. - Если это действительно дар Божий, а не яичница - должен же он трепыхнуться, вывести на дорожку, направить под зад коленкой... А? - Он застенчиво смотрел на Игоря, а тот видел перед собой самый незадачливый тип игрока и в полной безнадежности неопределенно пожимал плечами: авось вывезет, чем черт не шутит...

Сам Игорь успел за эти годы жениться и развестись, оставив жене с ребенком трехкомнатную квартиру в Измайлове. К моменту описываемых событий полным ходом шло обустройство другой его квартиры, тоже в Измайлове, так что у друга в Нагатино он жил не постоянно, а скорее регулярно, не желая досаждать родителям своим образом жизни. Нагатинскую квартиру когда-то сняли "под офис" и жилье для Сереги - потом, когда при заводе оборудовали настоящую контору, Игорь подселился к Сереге на правах основного квартиросъемщика.

Житуха у них была упорядоченная, выверенная до мелочей - не так, как в браке, а скорее как в карауле, который забыли сменить. Серега кулинарил и убирал, Игорь руководил и спонсировал это дело. На выходные ездили в Конаково, созвонившись с отцом насчет рыбалки и бани (папашу в 91-м без разговоров ушли на пенсию - он сидел дома, быстро спиваясь, но рыбалку, баню, застолье готовил с пристрастием, по высшему кремлевскому чину) - или, если оставались в Москве, оттягивались по дискотекам и клубам. Серега под музыку в основном пил, Игорь за двоих танцевал и знакомился с девушками; потом грузились в "линкольн" и возвращались в Нагатино - когда одни, когда с приглянувшейся Игорю девушкой, а иногда - учитывая, что девушки охотнее сдаются парами, - иногда с двумя. Тут-то и начинались Серегины, непонятные Игорю, журавлиные танцы. В машине, по дороге домой, он был пьян, весел, раскован, как и положено охотнику, возвращающемуся домой с добычей. Дома, однако, начинались необратимые перемены. Пока гостьи осматривались, пока открывались бутылки, закуски, сладости, он сидел с взъерошенным видом ребенка, допущенного за взрослый стол, при этом глох и выпадал из общего разговора начисто - иногда, впрочем, выуживая из себя сокровенные фразы и преподнося их девушкам, как преподносят цветы, как раздают автографы избалованные звезды эстрады - девушки удивлялись и настораживались, а фраза, повисев в воздухе, всей своей нездешней вескостью плюхалась на столик с бутылками. Сокровенное слово, сказанное впросак, режет слух своей неуместностью - а других у Сереги не было; нейтральный лакирующий треп в ситуации, когда до близости всего два предлога, был ему недоступен. Какая-то странная, удручающая его самого глухота к слову сиюминутному опечатывала губы и слух: он смотрел на людей и видел, что они живут совсем не тем, о чем говорят; он читал по губам, по рукам, глазам и морщинкам их смыслы, выпадая из круга беседы в осадок, одиночество, ведение, отставая от общего веселья, как отстает ребенок от взрослых. То есть в прямом смысле хоть слюнявчик подвязывай - он не ассистировал Игорю, а только разрушал ладушки, парную гармонию посиделок. О полежалках при столь своеобразном подходе к телу оставалось только мечтать; как правило, если девушки не помещались на широком гостеприимном диване Игоря, Серега уходил спать на кухню, комбинируя себе ложе из кресла, табуреток, собственных костей и тоски.

- Ты бы не выпендривался, Серый, а просто сказал: я тебя хочу, - наставлял Игорь. - Неужели так трудно, а?

- Это убого, - отвечал тот. - Убожество мне недоступно, это факт.

- Убого выглядит твоя ложь, твое лицемерие, вот что я называю убожеством! Скажи хотя бы себе, скажи честно и откровенно: я хочу трахаться! Скажи мне, себе, людям: я, Серега Астахов, мастер спорта по перепиське, хочу трахаться с девушками! Ты же хочешь, верно?

Тут случались им двоим понятные казусы. К примеру, Серега кивал, соглашался, потом убегал на кухню, стряхивал с себя наваждение чужой воли и возвращался непобежденным:

- Я тебе скажу, в чем ты не прав...

- Я прав всегда! - отмахивался Игорь, более забавляясь. - Иди, обдумай этот тезис на кухне...

Они ругались, ссорились, дулись друг на друга, но неделю спустя спор вспыхивал вновь, как будто не затухал. И то сказать - отношения между людьми всегда диалог, явный или заочный, всегда - затяжная партия в шахматы, и прервать эту партию не могут ни охлаждение, ни разлука, ни даже смерть.