Дар шаха - [25]

– Очень трогательно, что вы не боитесь рисковать собой, предупреждая незнакомцев об опасности.

– Я хочу узнать, что произошло с вами, чтобы понять, что грозит мне. – Она аккуратно наколола на вилку кусочек клубники.

– А у вас тоже есть газырь?

– Газырь? – Она явно слышала раньше это слово. – Нет, газыря у меня нет. Хотя, – она медленно расплела ноги, склонилась ко мне, – я ведь понятия не имею, что это такое и как эта штука выглядит.

Я рассмеялся:

– Сейчас я должен тоном заправского Казановы заявить: «А поедем ко мне домой, детка, и я покажу тебе свой газырь!» Но у Хьюстона проблема: газыря у меня больше нет. Его выкрали вместе с семейными письмами.

Самира рассмеялась. То ли не поверила, то ли, как я надеялся, заинтересовалась мной без всяких шахских миллиардов. Повертела бокал, скрестила ноги в щиколотках:

– Прошу, расскажите мне о вашей необыкновенной семье. Каким образом вы связаны с Ираном?

– Если вы слушали интервью, тогда и сами все знаете. – Я оперся подбородком на руки. – Лучше о себе расскажите. Откуда вы знакомы с Киром?

– Я актриса, он продюсер. Мы оба иранцы. Здесь, в Эл-Эй, мы все вращаемся в одном кругу. А что стало с вашей прабабушкой? Вы в интервью о ней совсем не рассказали.

– Прабабушка прожила долгую жизнь. Ее сын, мой дед Михаил, часто навещал ее даже после того, как перебрался в Европу. В 1970-х между Мюнхеном и Тегераном ходили автобусы. Дед несколько раз брал с собой и моего отца. Последний раз папа навестил прабабушку перед самой исламской революцией. К тому времени она уже совершенно ослепла и сама жила в русской богадельне. – Мне всегда было больно думать, что моя прабабка ослепла из-за такой ерунды, как катаракта. Сегодня это так просто лечится. – А потом разразилась исламская революция, и связь оборвалась. Уже несколько лет спустя мы узнали, что ее похоронили на русском кладбище Тегерана.

– А ваш отец, он был как-то связан с семьей шаха?

Я пожалел, что упомянул отца. Сколько Виктор учил меня: все, что ты скажешь о себе противнику, послужит против тебя. Первое правило: не давать никакой информации чужакам. Но трудно вести себя с красивой женщиной как с вражеским агентом.

– С какой стати мой отец был бы связан с семьей шаха?

Не было на свете никакой причины забивать красивую голову Самиры такими скучными и посторонними для нее деталями, как занятия моего отца. Я перешел в наступление:

– А когда и как ваша семья перебралась в Штаты?

– Мой отец как раз во время исламской революции, в 1979-м, учился в Калифорнийском университете. А семья мамы сумела выехать во время революции. Александр, а почему у вас ни фейсбука, ни инстаграма? Как вы живете без них?

– А без них никак? Мне пока хватает профиля на сайте медцентра UCLA. Расскажите лучше, где вы играли.

Ни один творческий человек не в состоянии удержаться от соблазна поговорить о себе.

– Ой, здесь и там, повсюду. В театральных студиях, в рекламе, в нескольких эпизодах. В одном студенческом фильме, но он так и не пробился на большой экран. Еще в паре проектов, которые так и не стали известны широкой публике. У меня амплуа неудачницы. Папа грозится лишить меня финансовых дотаций.

Она заразительно расхохоталась. Мужчины за соседними столиками тайком оглядывались, женщины разглядывали ее откровенно и чуть презрительно. Их взгляды говорили, что утонченный вкус куда важнее бесконечных ног и пышных волос. Я не уверен, что их мужчины с ними соглашались. Но мне в Самире нравилась не только ее прекрасная вульгарная внешность. Из этой женщины, как углекислый газ из встряхнутой бутылки кока-колы, выплескивались уверенность, радость и сила. Если у нее и были сложности с ролями в Голливуде, то только потому, что она принадлежала Болливуду.

– Как раз неудачница из вас очень неубедительная. А чем занимается ваш отец?

– Папа импортирует ковры. А ваш кем был?

Наконец-то я мог поймать кинутый ею мячик:

– А почему вы решили, что мой отец «был»?

– Ой, простите, я просто предположила, что он вышел на пенсию. Нет?

И тут же улыбнулась подкупающей ослепительной улыбкой, не оставляющей сомнений, что я форменный параноик. Непринужденно принялась рассказывать, как Кир пробивает новый фильм об Иране, где ей обещана одна из ведущих ролей. Ее рассказ о себе самой звучал правдоподобно и убедительно, все мои хитрые попытки заставить ее проговориться она отбивала с легкостью Агасси на теннисном корте. Конечно, я понимал, что она встретилась со мной не для того, чтобы я пролил свет на обстоятельства смерти ее дяди. Но перебирать конспиративные версии было необязательно. Ее интерес мог объясняться тем, что я был неженатым хирургом. Увы, прожив двадцать пять лет из своих тридцати четырех в суетном Лос-Анджелесе, я достаточно хорошо отдавал себе отчет в том, почему мною способна заинтересоваться девушка вроде Самиры.

Однако будь она даже агентом ВЕВАКа, я не отказался бы познакомиться с ней ближе. Легкий покров тайны и воображаемая опасность только усиливали интригу. Женщин, старающихся мне понравиться, достаточно, но Самира могла таить намерения более коварные, чем замужество. Я предложил закончить вечер у меня, и она охотно согласилась.