Дар неудачи - [7]

Разумеется, не всегда будет так просто. Дети растут, а с ними растут и ставки, и возможные последствия. Непослушные узлы и шнурки разной длины молниеносно уступают дорогу плохим вступительным сочинениям и проваленным собеседованиям при приеме на работу, и у нас есть лишь краткий миг на то, чтобы привить детям уверенность и стойкость. Работа начинается еще тогда, когда у младенца не получается достать до игрушки или пройти по комнате, не упав по дороге, и продолжается до тех пор, пока он не отправится во взрослую жизнь. Чем раньше родители научатся ценить положительные аспекты трудностей и позволят детям пожинать плоды детских ошибок, тем быстрее у всех нас появится возможность разделить радость, подобную той, которую я увидела на лице сына, когда он завязал эти несчастные шнурки.

Все зависит от нас. Нам, родителям, принадлежит власть предоставить детям свободу совершать ошибки. А учителям – способность преобразить эти ошибки в выученные уроки. А вместе? Вместе мы можем вырастить поколение уверенных, компетентных взрослых.

Итак, начнем.

Часть I Неудача – самый ценный инструмент воспитания

Глава 1 Как слово «неудача» стало ругательным краткая история воспитания детей в Америке

Когда я была маленькой, я обожала книжки из серии «Маленький домик в прериях». Я хотела жить в землянке на берегу Сливового ручья или в крохотном домике в Больших Лесах под строгим, но любящим руководством мамы и папы Инглз. Я хотела быть Лорой, смело исследующей опасный и будоражащий мир вокруг и совершающей множество ошибок, покоряя прерии. Когда же она возвращалась домой, чтобы держать ответ за свои проделки, реакцией родителей были не страх и беспокойство, а интерес к ее приключениям и тем урокам, которые можно из них вынести для грядущей большой жизни.

Я старалась снисходить к своей сестре, как Лора снисходила к Кэрри. Когда под елкой не появлялся дорогой подарок, который я так страстно желала, я напоминала себе, как однажды Лора получила на Рождество лишь маленькую жестяную кружку, конфету, пирожок и монетку в один пенни и при этом старалась все равно быть благодарной. Следы детской привычки думать «А как бы поступила Лора?» я сохранила и во взрослой жизни – и не могла дождаться, когда прочитаю «Маленький домик в прериях» своим детям и расскажу им о Лорином мире, где граница между добром и злом незыблема, а воздушные шары делают из свиного мочевого пузыря. Мы читали и заново переживали любимые моменты: как девочки лили сироп на снег, чтобы получились леденцы, как они красили масло соком тертой моркови и водили наперстком по морозным узорам на окнах. Я поощряла детей исследовать наши не такие уж большие леса, хотя и волновалась насчет медведей, охотников и глубоких погребов. Я очень старалась быть такой же надежной, поддерживающей и любящей матерью для своих сыновей, как мама Инглз.

Мама и папа Инглз устанавливали для детей четкие границы и цели. Добро было добром, а зло было злом, дети учились на ошибках, а когда родителям приходилось применять наказания, последствия были скорыми и справедливыми. И поэтому, когда я сама стала родителем, вопрос «Как бы поступила Лора?» сменился на «Как бы поступила мама Инглз?», и я пытаюсь растить своих детей в согласии с этим идеалом. Я стараюсь помнить, что их ошибки и промахи – необходимая и неизбежная часть взросления.

Тот факт, что я обращаюсь за советом к источнику конца девятнадцатого века, красноречиво свидетельствует о том, каким сложным и запутанным делом стало воспитание детей. Папа и мама Инглз понимали, что задача родителя – вырастить самодостаточных, разумных и нравственных людей. Я завидую их ясному видению, потому что иногда у меня нет уверенности в том, какова моя задача. То я должна быть сыну другом, чтобы он не побоялся поделиться со мной своими чувствами. А через минуту задача меняется: нужно продемонстрировать свой авторитет и научить сына писать благодарственные письма, хочет он этого или нет.

Если я сама не уверена в своей роли, то наверняка сомнения посещают и сына. Неудивительно, что я мечтаю о простоте воспитания в Больших Лесах. Однако боюсь, что даже трезвомыслящие мама и папа Инглз растерялись бы и запутались в условиях переменчивых ожиданий и отсутствия крепкой опоры в нынешнем пейзаже родительства. Чтобы определить свое местоположение в этой темной чаще и разобраться, как мы здесь оказались, надо вычленить внятный сигнал из шума истории родительства.

Когда воспитывать детей было проще

Процесс воспитания в колониальную пору Новой Англии упрощался еще и четкой иерархией потребностей, которая, в свою очередь, определялась высоким уровнем детской смертности. Даже в самом богатом и здоровом окружении умирал каждый десятый ребенок. В таких городах, как Бостон, где нищета и теснота способствовали распространению болезней, детская смертность была в два-три раза выше. Когда случалась катастрофа, как, например, во время эпидемии оспы 1677 года, умирала пятая часть населения, по большей части дети[5]. Родителей, которым вид мертвого ребенка казался «не страннее разбитого графина»[6], гораздо больше заботили базовые потребности: ежедневная борьба за кров, еду и безопасную питьевую воду, – нежели образование, социализация и эмоциональное здоровье отпрысков. В воспитании детей на заре США господствовал скорее разум, нежели чувства. «Голосом философии воспитания» в колониальной Америке, если таковой вообще существовал, можно назвать Джона Локка. Это сегодня мы с помощью витиеватого трактата с подкрепляющим урок леденцом объясняем чаду, почему не следует кусать соседку, а Локк предпочитал более простое решение, которое ставило во главу угла трезвый разум, а не эмоцию, потому что «длинные речи и философские рассуждения в лучшем случае приводят детей в изумление и смущение, но нисколько не учат их»