Дар милосердия - [70]
Во всей операции произошел один-единственный сбой: корабль, везущий колонистов в Новую Польшу, так и не прибыл в место назначения…
«РЕТРОСПЕКТИВА. История галактики», т. 16 «Земные времена»
Сквозь мягко падающий снег Рестон видел освещенные квадраты окон сельсовета, слышал, как аккордеон выводит «О Moja Dziewczyna Myje Nogi». «Моя девчонка моет ноги», — невольно перевел он на полузабытый родной язык. Моет их здесь, в Новой Польше, точно так же, как когда-то давным-давно мыла на Земле.
От этой мысли на душе потеплело. Довольный Рестон отвернулся от окна своего маленького кабинета и возвратился к скромным радостям кресла и трубки. Уже скоро кто-то из ребятишек прибежит по снегу и постучит к нему в дверь, чтобы вручить отборные гостинцы со свадебного стола — колбаски, голубцы, пельмени и потрошка. А поздно вечером явится жених с водкой и молодой женой и выпьет с хозяином по рюмочке в теплой комнате, глядя на белое покрывало снега и прекращающийся снегопад. А если тот закончится — то на яркие пульсирующие звезды в небе Новой Польши.
В целом — неплохая жизнь, временами трудная, но с неизменными радостями. В преклонном возрасте Рестон имел все, чего желал, а сверх того — простые вещи, которые в конечном итоге и нужны людям. И если ему иногда хотелось придать иное значение одному-двум привычным словам и тем разбавить хандру, то ведь вреда от этого никакого, а на душе легче. Словом, в свои шестьдесят Рестон был если не счастливым, то весьма довольным жизнью человеком.
Но такое состояние не приходит за одну ночь; для Рестона оно стало побочным результатом многолетнего смирения с тем, что навязывало общество и обстоятельства…
Внезапно он встал и снова подошел к окну, желая продлить момент умиротворения. Он смотрел на яркие квадраты окон, медленно падающий снег и прислушивался к мелодичному звучанию аккордеона…
В ту ночь, сорок лет назад, когда Рестон посадил корабль с иммигрантами, тоже шел снегопад, но яростный, суровый. Подгоняемые северным ветром, острые иглы снега немилосердно жалили и кололи кучку беженцев, сбившуюся около медленно рассыпающегося корабля; жалили и кололи Рестона, но тот был слишком занят, чтобы обращать внимание…
Ему пришлось эвакуировать пассажиров, вывести женщин из опасной зоны и организовать мужчин на разгрузку продовольствия и оборудования из грузового отсека — и все это посредством знаков и жестов, ибо языка он не знал. Едва отсек опустел, Рестон занялся возведением временного убежища под безветренной сенью холма. Потом вскарабкался на вершину и оттуда, сквозь пургу и ветер, наблюдал, как гибнет корабль, и размышлял о перспективе провести остаток жизни в чужой колонии, сплошь состоящей из молодоженов.
На мгновение его захлестнула обида. Почему именно на его корабле сломался реактор? Почему именно ему выпало тяжкое бремя искать пристанище для совершенно посторонних людей? Он чуть было не погрозил кулаком Богу, но передумал. Жест слишком театральный, вдобавок не имеющий смысла. Нельзя хулить Всевышнего, не приняв Его изначально, а в годы бурной молодости Рестон верил лишь в сверхсветовую скорость, от которой сотрясались глыбы звезд.
Он развернулся и зашагал вниз по холму. Отыскав в убежище свободный уголок, Рестон расстелил одеяла и стал готовиться к первой одинокой ночи.
Утром проводили в последний путь единственную жертву аварийной посадки, похоронив как смогли.
Так, ни шатко ни валко, у беженцев началась новая жизнь.
Первую зиму Рестон трудился не покладая рук. Иммигранты основали деревню в крохотной, окруженной горами долине. Протекающая там река на время решила проблему с водой; хотя всех отнюдь не радовало каждое утро заново делать прорубь. Топливо, за неимением лучшей альтернативы, брали в ближайшем лесу; хотя валить деревья, а потом тащить дрова на самодельных санях мужчинам было явно не по нутру. К весне вспыхнула эпидемия гриппа, но усилиями молодого расторопного доктора, по понятным причинам попавшего в структуру нового общества, ее благополучно пережили.
После весенних дождей посадили первый урожай. Почва в Новой Польше оказалась плодородным черноземом немалое утешение для Рестона, потратившего последнюю каплю энергии корабля на поиски этой планеты. Планета, правда, была обитаемой, о чем свидетельствовали следы кочевых стоянок в долине. Рестон возлагал определенные надежды на аборигенов до тех пор, пока те не нагрянули в деревню, улыбаясь во все многочисленные рты и выделывая причудливые на многочисленными ногами.
Благо, здешний народ оказался дружелюбным и, как позже выяснилось, весьма полезным.
Первую весну Рестон помогал с посевом и вдруг обнаружил, что принадлежит к новой культуре еще меньше, чем думалось поначалу. По крайней мере, работал он почти всегда в одиночестве, пока другие трудились группами по двое-трое. Его явно сторонились. Бывало, он ловил на себе укоризненные взгляды иммигрантов и лишь пожимал плечами в ответ. Пусть осуждают сколько влезет, деться им от него все равно некуда.
Все лето он только и делал, что рыбачил и охотился у подножия живописных гор, иногда ночуя под открытым небом. Полночи обычно проходили в раздумьях. Думал Рестон о многом: о том, как сладок земной воздух после пробежки, о земных городах, переливающихся точно пинбольные автоматы в ожидании игры, о ярких огнях и стройных женских ножках, об охлажденном вине, налитом в высокие узорные бокалы. Но чаще других думы были о соседских женах.
