Дар - [63]

«Многоуважаемый господин Плассек, я многолетняя читательница «Нового времени» и хотела бы привлечь ваше внимание к одной семье, которая действительно заслуживает того, чтобы вы о ней как-нибудь написали. Речь идет о моих соседях, госпоже и господине Новотны, которые уже много лет самоотверженно опекают осиротевшего ребенка-аутиста. Девочке теперь шестнадцать лет, ее зовут Романа. Романа живет в своем мире, она практически не умеет выражать чувства, у нее нет друзей, совсем немного контактов с внешним миром, но она наделена огромным талантом: она рисует. Особенное в этом то, что она рисует только животных – как реальных, так и выдуманных. Картинки удивительные, я их однажды видела. Самым большим желанием Романы было бы учиться в Академии искусств или Высшей школе живописи, чтобы в будущем посвятить себя своей страсти. Хотя Новотны откладывают каждый свободный евро, они так и не собрали денег даже на необходимые подготовительные курсы, потому что очень много уходит на лечение. Соседи и друзья уже собрали кое-что, но этого недостаточно. А вдруг случится чудо…

Спасибо, что вы прочитали мое сообщение. На картинки Романы с изображением животных вам действительно следовало бы взглянуть!

С добром и любовью, Кристина Кронбергер».

* * *

Первым делом я написал эсэмэс Мануэлю. Я спросил, когда он самое раннее сможет улизнуть из школы, поскольку мы должны срочно приступить к совместной информационной разведке. После этого я позвонил Кристине Кроненберг, которая, к счастью, еще ничего не знала о разоблачениях в газете «Люди сегодня», так что я сэкономил много сил на обстоятельных объяснениях. Она пообещала мне тут же связаться с супругами Новотны и подготовить их к моему визиту. Немного спустя она перезвонила и известила меня, что можно прийти в середине дня, Эрика Новотны дома, Романа, правда, тоже, но мне не следует ожидать слишком многого, она, возможно, и на глаза не покажется, потому что как только порог дома переступает незнакомый человек, она в большинстве случаев прячется.

Когда я уже уверился, что Мануэль бросил меня в беде, он написал, что не мог ответить из-за контрольной по французскому: их заставили отключить телефоны на время работы; но теперь он в пути, а без физики и геометрии и так обойдется. Уж лучше он узнает что-нибудь о жизни. И да, он был очень рад, что я наконец что-то предпринимаю.

По дороге мы просвещали друг друга на тему аутизма: что он собой представляет и как с ним обходиться, при этом я должен признаться, что Мануэль был осведомлен лучше меня, потому что даже читал об этом книги, тогда как мне нечего было предъявить, кроме Дастина Хоффмана в «Человеке дождя».

Поселок-спутник в венском Донауштадте наилучшим образом подготовил нас к мрачной семейной истории: в этот промозглый ноябрьский день порывы ветра гнали по мостовой обрывки лица городского политика с рекламного плаката: лицо лоснилось благополучием. В этих обрывках отражалась вся беда большого города, который похвалялся тем, что числится среди самых блестящих и богатейших городов мира, но все это богатство, к сожалению, буквально на волосок разминулось с восьмьюдесятью процентами населения. А в этом поселке расхождение было даже заметно больше, чем на волосок. Практически на каждой второй калитке висела табличка, взывающая к психологической помощи. В бетонных многоэтажных домах по обе стороны улицы в ежедневном режиме случались приступы безумия, попытки суицида, супружеские драмы или традиционная поножовщина.

По виду Эрики Новотны было заметно, что ее годами терзают непрерывные заботы. Она рассказала мне – более или менее спокойно, – что ее собственный ребенок тринадцать лет назад погиб в автокатастрофе, что за рулем был ее муж Людвиг – и с тех пор его изо дня в день гложет чувство вины, он раскаивается, но вина от этого не становится меньше. Немного времени спустя после трагедии Новотны усыновили сироту Роману, которая потеряла родителей в результате автокатастрофы. То, что у малышки поначалу считалось чисто психологической травмой, со временем выявилось как тяжелое аутистское нарушение, которое выражалось, например, в том, что она чуралась своих приемных родителей даже после двенадцати лет ласки и заботы и обращалась с ними как с чужими людьми.

Приблизительно на этом месте мне пришлось перебить госпожу Новотны и сообщить ей, что я – особенно по рабочим дням – становлюсь чрезвычайно чувствителен и не могу без слез выслушивать такие истории, чего нам с ней желательно было бы избежать. Причина моего посещения куда как позитивнее, и об этом я и хотел бы с ней поговорить.

– Поскольку Романа, как я слышал, фантастически рисует.

Этой фразы было достаточно, чтобы лицо госпожи Новотны просияло – и она даже могла показаться радостным человеком, с которым может быть очень весело. Это, кстати, подтвердило мою личную теорию на тему счастья и несчастья. Об этом мы с Мануэлем всего пару дней назад провели одну из наших основательных бесед, а в моем случае это был даже самый основательный разговор за несколько последних лет.

Экскурс в теорию счастья

Мануэль находил совершенно несправедливым то, что у некоторых людей в этом мире дела шли отменно хорошо, тогда как у других все было ужасно плохо. Если бы тем, у кого дела шли очень хорошо, было чуть похуже, их дела все еще были бы весьма хороши. Но если бы тем, у кого дела были ужасно плохи, стало хоть чуточку получше, то им, вообще-то, сразу стало бы заметно лучше, у них была бы ощутимо более счастливая жизнь. Приблизительно таков был ход его мысли.