Данэя - [41]

Доплелся до ложа, упал. Меня трясло. Она подошла, села рядом, положила мою голову на свою грудь и, крепко обхватив ее окровавленными руками, долго плакала. Я с трудом дышал. Слышал иногда, как она, всхлипывая, бормочет: «Ой, миленький!», «Плохо как!», «Рыбок тоже жалко!». Так и просидели до самого утра. Руки у нее были все в жутких порезах.

Утром она уехала. А ко мне скоро приехал врач: должно быть, ей пришлось объяснить причину порезов. Он отправил меня в клинику. Это было срочно необходимо: выхода для себя я по-прежнему не видел, и самоубийство казалось мне неизбежным.

…Меня вылечили. Я снова хотел жить, работать. Вернулся к себе.

Хотел увидеть ее, поблагодарить. Но когда ее вызвал, на экране появилось: «Ее больше у нас нет».

Сумел связаться с их заведующей-сексологом, которую они называли воспитательницей. Она спокойнейше сказала мне, что Ромашка больше у них не живет, — но что мне незачем огорчаться: есть еще несколько таких же гурий. И все.

Так ничего не смог узнать: перевели ли ее инструктором к молодым гурио, или, может быть, из-за обезобразивших ее порезов она стала профессионально непригодной — и, значит, была умерщвлена.

Эта мысль долго преследовала меня. Но потом, постепенно — я забыл. Как будто это случилось вовсе не со мной. Не понимаю даже, как сейчас смог все так отчетливо вспомнить. Увидел, как этот скот, плантатор, обращается с рабынями, и… Вот так!

Они молчали, пораженные рассказом. Лал сидел, не видя ничего перед собой, положив на стол сжатые кулаки. Губы у Эи дрожали.

— Расстроил я вас. И пир испортил. Ну, ладно: больше сегодня об этом ни слова.

— Нет, Дан, погоди, — поднялся Лал. — Помянем ее.

Он поднял свой кубок:

— Вечная ей память!

Они встали и выпили молча.

— Да, ты совершенно удивительный, Дан. Совершаешь величайший переворот в физике, а по пути получаешь доказательство социальной теоремы о подлинно человеческой сущности неполноценных. Тебе верит и рассказывает о себе гурия. Я — специально ими занимась — не мог узнать ничего подобного. Гурии молчали, а заведующие-сексологи отвечали, что этого не следует касаться.

— Лал, прости — я больше не могу об этом говорить.

Он ушел в рубку. Они продолжали сидеть у стола, не произнося ни единого слова и так и не притронувшись к еде. Из рубки доносились мрачные звуки начала Шестой симфонии Чайковского.

… Под утро Эя, так и не сумевшая заснуть, сменила Дана.

— Лал спит?

— Не уверена.

— А ты — спала?

— После твоего жуткого рассказа?

— Лал понимал это уже давно.

— А я как-то раньше об этом совсем не думала.

— Не ты одна. Каждый из нас слишком погружен в свою работу, остальное мы почти не видим. Нужен такой, как Лал, видящий все сразу. И не способный быть равнодушным.

— Для меня это пока так сложно.

— Ничего: он не торопит нас.

— Иди отдыхать, Дан.

13

Давая улечься впечатлению, Лал, действительно, два дня старательно избегал продолжения разговора. Только на третий спросил:

— Продолжим?

— Конечно.

— Так! Теперь нашей главной темой будут неполноценные. Вы уже слышали немало о нянях и достаточно много о гуриях. Сегодня буду знакомить вас с донорами — группой, беседа о которой будет самой мрачной из всех, которые нам предстоят по теме о неполноценных.

— Значит, сегодня будешь говорить обо мне? Во мне девяносто процентов неполноценного-донора.

— Ничего подобного: полноценность определяется мозгом!

— Конечно, Эя. Итак: доноры — неполноценные, составляющие биофонд для хирургического ремонта полноценных.

Появление этой группы помимо причин социального выделения неполноценных было связано с одним из величайших научных открытий — преодолением иммунной несовместимости, обеспечившим возможность и эффективность трансплантаций органов одного человека другому.

Еще на заре производства трансплантаций хирургам не всегда удавалось вовремя осуществлять операции из-за отсутствия необходимого органа. При пересадке сердца первыми донорами были люди, попавшие под тогдашние транспортные машины — автомобили. Об оптимальном подборе трансплантируемого органа не могло быть и речи.

По этой причине и из-за сложности самой операции в то время трансплантация применялась только в критических случаях. Тем более, что до открытия циклоспорина эти операции давали лишь отсрочку от неминуемой смерти пациентов, так как трансплантированный орган отторгался через некоторое время — отмирал, рассасывался, после чего либо приходилось произвести повторную операцию, либо наступала смерть.

Само донорство — явление достаточно старое. Первые доноры давали кровь для раненых на войне, — затем донорство крови стало широко распространенным. Эти доноры были почти исключительно добровольцами: сдача крови никоим образом не отражалась на их здоровье. Исключением, преступным, было лишь принудительное взятие крови во время II Мировой войны в ХХ веке — его производили германские нацисты: у военнопленных и даже у детей, иногда всю. Позже, чем донорство крови, появились донорство кожи, глаз, зубов и, довольно редкое, костного мозга — для спасения получивших лучевую болезнь.

Источником внутренних органов являлись исключительно свежие трупы людей, хотя какой-то период после открытия циклоспорина существовал особый вид преступления: похищение, торговля и убийство людей, в том числе и детей, для получения органов для трансплантаций, с которым обществу пришлось вести жестокую войну.