Данэя - [192]

— Отбраковка детей? Разве они — вещи? Дикость какая!

— Именно, девочка, — дикость. Только тогда — это не понимали.

— Деда, и Евонька стала с этим бороться?

— Да. Не одна, конечно: их было немало — педагоги, врачи. И с ними Лал, Старший.

— Деда, ты мне про него побольше расскажи!

Кризис и «неполноценные» — для нее, да и для всех ее сверстников, были чем-то бесконечно далеким, непонятным. Для деда — еще нет. Остатки этого в виде использования — как чрезвычайной меры — доноров-смертников не давали ему покоя. Все силы его были направлены на то, чтобы это скорей исчезло: только этим он и занимался. И с ним — бабушка.

Деда было слушать интересно — не меньше, чем Евоньку. Фигура величайшего мыслителя-гуманиста Лала еще ярче, чем у Евоньки, вставала в его рассказах. Весь период борьбы за гуманистическое возрождение человечества. Его участники, многих из которых она слишком хорошо знала: дядя Поль, мама и отец Эрьки — тетя Риточка и дядя Милан, огромный дядя Ги, дедушка Дзин. И даже папа, который из-за мамы не улетел на Землю-2 вместе с дядей Лалом, Младшим, оказывается, входил в тройку бунтарей-универсантов, устроивших самое первое выступление против бесчеловечного обращения с «неполноценными» на самой Земле.

А мама рассказывала о своем детстве, большая часть которого прошла на Земле-2, о самой этой удивительной планете, куда улетели дядя Лал, его жена — тетя Лейли и брат Марк, друзья папы и дяди Лала Ив и Лика, сын Евоньки Ли и многие другие. Про страшный космический полет оттуда на Землю, в котором погиб крошечный еще дядя Дэлии — Малыш. Про своего замечательного старшего брата, Лала.

Маленькой, ей эти рассказы казались сказками, легендами, — они-то и подготовили почву тому, что уже в гимназии у нее четко определился главный интерес — история. Дед всемерно поощрял его: эта наука, которую для него олицетворял Лал Старший, была в его глазах высшей из всех на Земле.

— Это прекрасно — что ты станешь историком! — повторял он.

Изучение истории дало понимание значения событий, совершенных близкими ей людьми. Лал Старший стал ее идеалом во всем: как и он, она решила стать также и журналисткой. Для развития в себе литературных способностей, необходимых для этого, усиленно занялась чтением художественных произведений, в том числе — старинных. А в них часто встречалось слово «любовь»: воображение девочки оно не могло не захватить. То, где говорилось о несчастной любви, почему-то трогало ее более всего.

Как-то раз бабушка, Эя, застала ее в слезах: Дэлия читала «Лейли и Меджнун» Низами. На экране горели страницы книги, написанные причудливой арабской вязью, с яркими миниатюрами.

Почему-то бабушка меньше всех что-либо рассказывала Дэлии, чаще всего молча слушала рассказы других, иногда вставляя несколько слов.

— «Лейли и Меджнун»? — она уселась рядом с внучкой; они были одни.

— Бабуль, почему только ты мне ничего не рассказываешь?

— Что, маленькая? То же — что другие? У них это получается лучше, чем у меня.

— А мне всегда казалось, что ты терпеливо ждешь — когда что-то сможешь рассказать только ты.

— Ты так думаешь, девочка? Может быть. О чем бы ты хотела услышать от меня?

— О любви, бабуль.

— О любви? Что ж: ты ведь уже большая — сумеешь понять. С чего же начать мне? — взгляд ее задержался на экране: — «Лейли и Меджнун» читает моя девочка. Ладно: послушай-ка о Лейли — другой Лейли, нынешней. Ее история — не менее удивительна, чем древние поэмы.

И, правда: не менее! Дэлия, пораженная, слушала, боясь дышать.

… Прекраснейшая, красивей всех на Земле, и талантливейшая актриса — Лейли (тетя Лейли!) в мрачные времена, когда люди забыли любовь, полюбила — старого ученого, совершившего самое крупное тогда открытие — деда Дэлии; ей рассказал о любви, которую знали люди прежних эпох, Лал Старший.

Когда он уходил на обновление, она сказала ему на прощальном пиру…

— Разве дед…?

— А ты не знала? Ведь он же был тогда величайшим ученым своего времени. Его нынешнее тело принадлежало донору, на которого похожи лицом твоя мама и ты.

… Она сказал ему:

— Приходи обновленным — тебя будет ждать моя страсть. — И ждала его.

А он вернулся и в тот же день — нет, ночь: это была новогодняя ночь — встретился с ней, Эей, бабушкой, и их сразу связала взаимная страсть — еще не любовь.

Лейли узнала о его возвращении и поспешила к нему, но, увидев их рядом в новогоднем павильоне — он не замечал никого, кроме нее, бабушки — не подошла к нему. А он не вспомнил о том, что она обещала ему перед операцией.

И прошло десять лет после того. Дед вместе с ней, Эей, и неразлучным своим другом Лалом готовился к полету на Землю-2. Лейли не разу не видела его — и продолжала любить, безнадежно.

Лишь перед самым отлетом произошла негаданная встреча их. На озере («Мы полетим туда с тобой: я покажу»). Единственная, незабываемая — для нее; для него — лишь прекрасный эпизод.

Они улетели. Она ждала, почему-то надеясь на что-то. И одна из первых сумела увидеться с ними после прилета.

— Я была рада ее прилету: ужасно надоел карантин. Говорила ей о Лале Старшем, но мне казалось, что она не слышит меня — лишь ждет чего-то. Только когда появился Дан, я поняла все. Сразу.