Данбар - [21]

— Уму непостижимо! — воскликнула Эбигейл. — Отца никто не видел после завтрака, и они, твою мать, понятия не имеют, находится он на территории лечебницы или нет.

— Он, конечно, в неплохой физической форме для своего возраста, но не мог же он уйти далеко — без денег, без телефона! — рассудительно заметил доктор Боб.

— Он вообще не должен был никуда уходить! — отрезала Эбигейл. — Предполагалось, что все пройдет без сучка и задоринки — и без огласки.

— Вот почему стоит воздержаться от публикации гневных статей о Медоумиде, чей персонал недоглядел за твоим знаменитым отцом.

— Я просто хотела поставить их на уши, — отрезала Эбигейл.

— Пустая угроза есть признак слабости! — заметил доктор Боб.

— Перестань щеголять детсадовскими цитатами из Макиавелли! — фыркнула Эбигейл. — Не забывай, кто ты такой!

— И кто мы! — добавила Меган, радуясь возможности поддеть негодяя-лекаря, который только что попытался напугать ее своими дурацкими советами.

В свете своего недавнего разговора со Стивом Когниченти, доктор Боб уже был готов влепить им обеим пощечины или, хуже того, пуститься рассуждать, как они неправы, но вместо этого решил воспользоваться неизрасходованными резервами лицемерия, чтобы еще несколько дней изображать полнейшее смирение.

— Прошу прощения! Разумеется, вы овладели всеми премудростями науки применения власти, которые я даже не могу надеяться когда-либо выучить. Это знание — часть вашей ДНК, как гласит модное сегодня выражение, сколь бы бессмысленно оно ни звучало.

— Встречаемся в вестибюле отеля через сорок пять минут! — Эбби повернулась спиной к получившему от нее взбучку клеврету и, не говоря больше ни слова, удалилась.

— Замечательно! — пробурчал доктор Боб, улыбнувшись на сей раз без всякого притворства. Поспать времени не будет, но, по крайней мере, у него есть повод поверить в существование ангелов-хранителей.

7

Тропинка, по которой шагал Данбар, тянулась параллельно ручью, протекавшему в середине холма. Убаюкивающий шум воды помогал заглушить тревожное жужжание его перепутанных мыслей. Каждый шаг и каждый вздох требовал от него отдельного усилия, и он делал краткую передышку, когда обе его ноги твердо упирались в землю, а затем вновь пускался в путь. Дальше подъем был довольно крутой, и непонятно, какие препятствия там его поджидали, но ему ничего не оставалось, как продолжать упрямо, шаг за шагом, идти, подчиняясь упорному желанию двигаться вперед, что он привык делать всю свою сознательную жизнь. Он всегда был нацелен в будущее, распространяя свой бизнес на новые континенты и привнося новые технологии в свой бизнес — не потому, что он понимал их до мельчайших деталей или сам получал удовольствие, пользуясь ими, но потому что от них исходил дух новизны. И хотя он до сих пор находился во власти этой упрямой привычки, именно сейчас его уверенность было так легко пошатнуть, и он пытался обуздать азарт предвкушения, уткнувшись глазами в тропинку под ногами, словно уже сгустилась тьма, и его вожатым в этой тьме был фонарь, чей тусклый сноп света бил на несколько ярдов вперед.

Услыхав неподалеку журчание воды, он позволил себе поднять взгляд и увидел, что впереди тропинка пересекает русло ручья и ему придется перебраться по самодельному мостику из плоских валунов. Он снова опустил голову и ускорил шаг, но на сей раз понял, что чем меньше он глазел по сторонам, тем труднее ему было продвигаться: серые валуны по краям тропы были покрыты кляксами белого и ядовито-зеленого лишайника, а там, где вода собралась в расщелинах и трещинах, образовались темные островки бархатистого мха. А на изломах камней на самой тропе виднелись ржаво-красные прожилки и иногда посверкивали кристаллы. Ему, словно ребенку на морском берегу, захотелось поднять гладкий камешек с вкраплением белого минерала на его поверхности, но он понимал, что похвастаться этим сокровищем будет некому.

Когда старик достиг ручья, он перестал чувствовать себя в безопасности из-за того, что шагал, внимательно глядя под ноги; наоборот, окружающий пейзаж, словно засасывал его в головокружительный вихрь отдельных деталей — в микроскопический мир, для которого вовсе и не требовался микроскоп, чтобы его разглядеть: где каждый кустик лишайника превращался в причудливо окрашенный лес спор, чьи стволы густо торчали из каменистой планеты, на которой они росли. Испытав неведомую ранее тревогу оттого, что его разум стал так легко поддаваться самовнушению, он решил передохнуть на каменном переходе посреди ручья, чувствуя необходимость найти нужный баланс между восхищением причудливым миром под ногами и принятием того, что до сих пор казалось труднейшей задачей — столкновением с бездной своего одиночества в этой пустынной глуши.

Он твердо стоял на плоских камнях, наблюдая за потоком, и представлял, как кристальная вода, разливаясь меж серых валунов перед ним и образуя пенящееся озерцо, протекает также и сквозь его взбаламученную душу и смывает все сомнения и ужас, грозившие торжествовать победу над ним. Сбегающий по горному склону ручей представился ему надрезом, и это сравнение сразу породило безумное ощущение, будто над ним занесен хирургический скальпель и вот-вот резанет по самой середине его торса. Он поспешно отвел взгляд от воды и оглядел безмятежные просторы Миаруотера, но при виде оставшейся далеко позади автостоянки, где они расстались с Питером, на него нахлынуло чувство горестного отчаяния, которому он также не желал предаваться. Когда же наконец он осмелился взглянуть вверх, то увидел в небе рваное покрывало из тонких облачков, а еще выше — бездонную синеву, озаренную ярким светом. Облака будто табуном неслись прямо на него, зажатые высокими холмами по обеим сторонам озера, и дальше к перевалу за его спиной, отчего он почувствовал себя загнанным в западню — в точке схождения боковинок буквы V. И эту пугающую иллюзию сопровождало невесть почему возникшее чувство вины, словно рваные облака были осколками бесценной бело-синей вазы, которую ему доверили, а он ее, как последний дурак, уронил и разбил, и теперь ему надо срочно склеить осколки до прихода хозяина.