Дань смельчаку - [16]

— Думаешь, что настало время измениться?

— Сама ведь лучше знаешь. Ведь это ты начальник...

Она медленно покачала головой:

— Ты ошибаешься...

Пока она подходила к двери и запирала замок, я не до конца понимал, что именно она имела в виду. Мадам развернулась, и заходящее солнце впустило ей в глаза — темные-темные — золотые искорки. Она пошла прямиком ко мне, расстегивая рубашку.

— Бедняжка Эллис, — произнесла она мягко. — Бедный маленький Эллис Джексон. Никто его не любит. Никто, кроме меня.

И когда я взял ее — на столь заботливо подставленной психиатрической кушетке, — то вновь очутился в спальне Хельги. По высушенной земле молотил дождь, растекаясь по стеклам освежающим душем. И снова меня захватил, смешавшись со звериной, дерущей душу радостью, страх: сердце забухало в ожидании Божьей кары, долженствующей ворваться через дверь. Но на сей раз не было Немезиды, не было безотчетного ужаса. На сей раз я испытал самое чудесное наслаждение, какое только может быть.

Мадам Ню подавила крик из-за дежурившей за дверьми охраны, подавилась моим именем, но с моих губ сорвалось имя Хельги, и в момент высочайшего наслаждения именно Хельгу я брал с боем, как крепость.

* * *

Сен-Клеру я ничегошеньки не рассказал. Потому что где-то в подсознании звучало его предупреждение об используемой китайцами технике. Найти антитезу человека, его слабину, то, чего он стыдится, и выставить это на всеобщее обозрение, пока антитеза не превратится в доминанту его личности.

Но ведь Мадам Ню сделала совершенно не то. Она вскрыла мою кровоточащую рану и показала ее мне, для моего же блага. Почему я даже не стал над этим размышлять? Не знаю. Но события последующих нескольких недель привели меня к единственному заключению.

На следующий день, когда меня привели на очередной сеанс, Мадам Ню была спокойна и корректна, не подавая даже намека на то, что вчера между нами что-то произошло. Что же касается меня, то я горел от одной мысли о ней. И это было понятно.

Мадам мерила комнату шагами, бубня что-то из марксистской диалектики.

— Как видишь, Эллис, — говорила она, — мы должны выиграть, а вы — проиграть. Сама история против вас.

Меня не слишком интересовали марширующие под знаменами коммунистические колонны, и она остановилась всего в нескольких футах от меня, положив руку на стол.

Я резко притянул ее к себе, посадил на колено и страстно поцеловал в рот, поймав в ладонь напрягшуюся грудь. Она прижалась ко мне, ее рука скользнула по шее вниз, а затем встала и, подойдя к двери, закрыла ее на замок.

* * *

С того самого дня мы оба очутились на крючке: я и она. С каждым днем разговоров становилось все меньше, зато активность на кушетке возрастала. Мадам полностью занимала мои мысли, поэтому я не был способен сконцентрироваться на чем-нибудь ином.

Сен-Клер ничего не мог с этим поделать, хотя и понимал, что что-то происходит. Несколько раз он пытался выспросить, в чем дело, — пытаясь сделать это ненавязчиво, — но я настойчиво продолжал объяснять, что, мол, все в порядке.

— Нельзя им доверять! — шипел генерал яростно. — Надеюсь, хотя бы это ты понимаешь? Она одна из них, и поэтому нельзя доверять ей.

Но я ему не верил и, как бестолочь, плелся, закрыв на все глаза к концу, который не замедлил наступить.

Стоял жаркий, душный день конца мая, и все в природе жаждало наступления периода муссонов. Мадам Ню казалась призрачно далекой, отстраненной, встревоженной, хотя и отрицала это, когда я поинтересовался ее состоянием.

Черт, ну и пекло! Прямо затишье перед бурей. Наши тела липли друг к другу, и все-таки она прижималась ко мне с безумной страстью и спрашивала снова и снова, закрыв в экстазе глаза, люблю ли я ее, чего никогда не делала раньше.

Она, как обычно, закрыла дверь — в этом я был уверен, и все-таки почуял слабейший ветерок, начавший поддувать, — слишком поздно.

Длинный бамбуковый шест, используемый в качестве тренировочного меча в кендо, легонько дотронулся до моего плеча. Мадам Ню с полными ужаса глазами уперлась мне в грудь обеими руками и отпихнула меня.

В центре кабинета стоял Чен-Куен в одеянии буддистского аббата, вытянув вперед шест кендо. Дверь была раскрыта настежь. Когда Мадам Ню поднялась, я постарался встать между ними, защищая ее.

— Дорогой мой Эллис, — сказал Чен-Куен. — Это совершенно необязательно. То есть — совершенно.

Я повернулся к ней. Женщина успела надеть юбку и застегивала рубашку. Лицо ее было абсолютно спокойным: ни страсти, ни страха — ничего.

Ничего.

Насколько глупо выглядит мужчина без штанов. Я натянул свои, трясущимися пальцами застегнул ремень, чувствуя, как правда встает во рту как желчь.

— Все было подстроено, — сказал я. — До последнего шага.

— Разумеется, — сказала Мадам.

А затем меня пронзила еще более кошмарная догадка.

— Тот сон, в Клетке, — комната, заполненная паром...

Она улыбнулась с таким выражением удовлетворения, которое я никогда ей не прощу. Я изо всей силы врезал ей по губам, а мгновение спустя Чен-Куен выдал основной удар до деревянным мечом по моей голове, который едва не разнес мне череп вдребезги.

Но, несмотря на это, потребовалось трое охранников для того, чтобы спустить меня вниз, на территорию лагеря. В тот же самый момент, когда Сен-Клер выходил из Медицинского центра в сопровождении единственного стража, один из моих «сопровождающих» как раз ткнул мне прикладом под ребра.