Дамасские ворота - [57]

— Где-то говорится, что треть человечества погибнет, я не ошибаюсь?

— Предсказана «великая скорбь»[197], — сказал доктор Отис Кори Батлер удовлетворенно.

Его жена улыбнулась. Лукасу было интересно, о чем она подумала.

Из Галилейского Дома он отправился в офис Коалиции по правам человека на встречу с Эрнестом Гроссом. Линда Эриксен стояла у копировального аппарата и выглядела бледной и потрясенной.

— У вас все в порядке?

— Ох, — ответила она, — нам тут шайка лицемерных подонков крутит фильмы ужасов.

Эрнест только что вернулся со встречи с делегацией Международного совета церквей, где происходил обмен информацией об Абу Бараке и о убийствах в Газе, зафиксированных ООН, НПО и его собственной организацией. Так что он тоже был не в духе после встречи.

— Они, — сказал он, заводя Лукаса внутрь, — едут сюда, чтобы показать свое христианское достоинство. Все, что они хотят услышать, — это что евреи — ублюдки. На меня смотрят так, словно спрашивают: почему я не обратился к Иисусу?

— Думаешь, они пойдут в Яд-Вашем?

— Да не все ли равно? — сказал Эрнест. — Не хочу видеть их там.

— Знаешь, — заметил Лукас, — есть такая вещь, как эмоциональное истощение. Особенно на работе вроде твоей. Наверно, стоило бы передохнуть.

— Спасибо.

Лукас подумал, что сам он так и не удосужился дойти до Мемориального музея холокоста. Много было причин тому, что он еще не побывал там, но это все же было не оправдание.

Несколькими днями ранее Эрнест получил видеокассету с записью того, как некие израильтяне в военной форме в Джебалии, на севере сектора Газа, стреляют палестинцу в задний проход, и честно прокрутил ее христианским филантропам.

— Хочешь посмотреть? — спросил он Лукаса.

— Наверно, нужно.

Видео изображало странную сцену. Один момент все — полицейские и человек, которого застрелят, — добродушно, если не с каким-то сексуальным оттенком, веселились. Катались по земле, даже, кажется, хохотали. Выражение на лице человека могло быть гримасой или отчаянной попыткой перевести все в шутку. Все были полностью одеты.

Затем внезапная конвульсия, и палестинец смертельно побелел и оскалил зубы. Он умер мгновенно, слава богу. Лукас с ужасом смотрел на происходящее, но все кончилось в несколько секунд, прежде чем успеешь осознать, что изображено на пленке.

— Уроды те, кто это заснял, — сказал Лукас, просмотрев кассету. — Как это попало к тебе?

— Этого я не могу тебе сказать. Но они принесли ее нам.

— И ты знаешь, что это веселая банда Абу?

— Так они сами себя называют палестинцам. Хотят, чтобы о них пошла молва. — Эрнест поставил кассету на перемотку. — По всему городу об этом шепчутся. Испанцы или итальянцы, может, и сообщат об этом в новостях. Полиция никак не комментирует. Неофициально они говорят, что это, должно быть, несчастный случай, что те просто грозили мужику и вон как все повернулось. Наши источники в полиции говорят, что это, несомненно, Абу.

— Плохо, что на пленке не видно лицо стрелявшего, — сказал Лукас. — Конечно, это могло быть несчастным случаем.

— Да, парень, которого они застрелили, возможно, сам кого-нибудь убил. Информатор. С другой стороны, может, он просто, к несчастью, оказался похож на какого-нибудь гребаного араба. Я хочу сказать, когда это все кончится?

Некоторое время назад, при последнем правительстве, после особо кровавого для населения сектора Газа дня, Лукас по случаю привел Эрнесту слова покойной Голды Меир. Миссис Меир сказала, что может простить арабам все, кроме того, что те вынудили израильтян быть жестокими и беспощадными, какими, предположительно, являлись сами арабы. Одно время эти ее слова широко цитировались.

— Это заявление, — сообщил ему Эрнест, — обозначило худший момент в моральной истории сионизма.

До этого Лукас всегда считал высказывание Меир глубоким и вызывающим сочувствие. Позже один израильский журналист отозвался о нем как о «моральном китче», и с того времени оно редко цитировалось. Если еще существуют цадики — люди, являющиеся духовными и моральными авторитетами, подумалось Лукасу, то, как сказал Циммер, Эрнест, похоже, из их числа.

— Это убийство было совершено среди бела дня, и убийцы были в форме. Они все больше наглеют. Они стараются что-то спровоцировать. — Он взглянул на Лукаса. — Будешь писать об этом?

— Собираюсь заняться другой темой. Касающейся религии.

Эрнест посмотрел на него как на сумасшедшего:

— Ты такой бездельник. Другие репортеры вкалывают, чтобы заработать на жизнь.

— У меня есть отличный сюжет, реальная история. Не связанная с насилием. Сектор я оставлю Нуале.

— Поосторожней бы она, — сказал Эрнест. — Слишком отчаянная.

— В самом деле, — поддакнула Линда Эриксен, не отрываясь от копировального аппарата.

18

Адам Де Куфф проснулся от сияния взошедшей луны. Идя к окну, он видел ее свет, серебрящийся на стенах Аль-Аксы. В блестящем «Куполе скалы» отражался мерцающий свод небес. Рассеянный свет был напоен ароматом жасмина, роз.

— «Ты одеваешься светом, как ризою»[198], — проговорил Де Куфф.

В промежутках между разными снами Де Куффу виделись львы, охраняющие Имя. Вместо того чтобы испугаться, он испытывал восторг. И вот теперь, этой ночью, — сияние неба.