Дамасские ворота - [44]

— Мне понравилось, как ты играл, — сказал Лукас.

— Ну и отлично, — ответил молодой. — Спасибо. — Он с улыбкой отступил в сторону, чтобы представить им второго: — Кристофер, Сония, — это Адам Де Куфф, наш учитель.

Не зная, что в таких случаях допускает местный обычай, Лукас слегка склонил голову и в мусульманской манере прижал руку к сердцу. Вряд ли это было уместно в Сафеде, но он действовал по привычке. Ему казалось, что это свидетельствует о его благих намерениях.

— Спасибо вам обоим, — сказал Адам Лукасу и Сонии. — Вы очень добры.

У него был приятный голос, выдававший в нем уроженца американского Юга и человека культурного. Наблюдая за Сонией, Лукас заметил, что в ней нет и следа того сдержанного высокомерия, с каким она поначалу держалась с ним вчера вечером.

— Как видите, книг у нас много, — сказал пожилой. — Хотелось бы забрать как можно больше.

Лукас вышел на улицу и подогнал машину к студии Гиги, въехав задом на мощеный тротуар. В Израиле это делали все и постоянно. Но в Сафеде нарушение даже самого светского закона оставляло легкое ощущение космической вины.

Следующие полчаса они были заняты тем, что переносили коробки с книгами и складывали их в багажник лукасовского «рено». Последними погрузили три чемоданчика с одеждой.

— Прекрасно, — сказал Лукас. — Кто еще едет?

— Только мистер Де Куфф и я, — ответил Разз.

Выезжая с нарушением правил движения задним ходом с улицы, они миновали хасидок в головных платках, совершающих послеобеденную прогулку. На углу Иерусалимской улицы один из группы бородатых мужчин, кажется, узнал их и толкнул локтем остальных. Те обернулись и без всякого стеснения враждебно уставились на машину.

— Похоже, мы им не нравимся, — заметил Лукас.

— Это местное ополчение, — объяснил Разиэль. — Полиция нравов. Наверно, счастливы, что мы уезжаем.

Но люди, которых Разиэль назвал полицией нравов, отнюдь не выглядели счастливыми. Кое-кто из них шагнул на мостовую, глядя на проезжающий «рено».

— Чем мы им не угодили? — спросила Сония. — Мы же чиллоним, правильно? — (Чиллоним — так ортодоксальные иудеи называли неверующих соплеменников.) — У нас же с ними ничего общего.

— Конечно, — сказал Де Куфф. — К вам у них никаких претензий. Дело в нас. В Разиэле и во мне.

— Почему?

— По многим причинам, — ответил Разз. — Среди них есть парни, которых я знал в Бруклине. Я одно время жил там. Они помнят, что я забил на учебу. А еще им не нравилось содержание наших экскурсий по Сафеду.

— Чем не нравилось? — поинтересовался Лукас.

— Мы водили людей по тем же местам, что и они.

— И что в этом плохого?

Разз уныло улыбнулся:

— Мы немножко углублялись в сравнительную религию.

— Например?

— Например, говорили, что форма не так уж отличается от пустоты[137], — вмешался Де Куфф.

— Проводили параллели с индуизмом, — объяснил Разз.

— Им не нравились параллели с индуизмом? — со смехом спросила Сония.

— На нас были жалобы, — сказал Разз. — Кто-то натравливал местных мордоворотов.

— Хасидим говорят, что все есть Тора, — добавил Де Куфф. — Мы с ними согласны.

Нацеленный на религию репортер в Лукасе толкал его поинтересоваться у Адама, что значит «все есть Тора». Но он не успел вежливо сформулировать вопрос — пришлось сворачивать на главное шоссе, которое тут шло вниз по склону горы Ханаан, и перед ним до озера вдалеке уступами простирались холмы.

— Боже, какой вид! — выдохнул он.

— Говорят, — заметил Разиэль, — из Сафеда можно видеть от Дана до Галаада.

— Да, — поддержал его толстый меланхоличный друг. — Мир от края до края.

Сония, сидевшая рядом с Лукасом на переднем сиденье, улыбнулась и посмотрела на него. Сердце у Лукаса жарко забилось. Он был счастлив, что они чувствуют одинаково, пусть их чувство вызвано чепухой постороннего. В такой момент и в таком месте это казалось чепухой приятной, и даже, возможно, больше. Это порождало радостное возбуждение, и он положил себе не забыть как-нибудь спросить у нее, что бы, как она думает, это значило.

— Это благословение? — обратился он к Де Куффу. — Видеть такое?

Де Куфф ответил на каком-то из языков Священного Писания.

— Перевести? — бодро поинтересовался Разз. — Или и так понятно?

— Разумеется, — сказал Лукас, — переведи.

— Это по-арамейски. Из комментария к «Бытию». — Благоговейные слова толкования странно звучали, произнесенные в небрежной хипстерской манере; похоже, наркоман, подумал Лукас, знавший нескольких, подобных Раззу. — Когда было сказано: «Да будет свет», под светом имелся в виду свет ока[138]. И первый Адам мог видеть всю вселенную.

— Но это не совсем ответ на мой вопрос.

— Так подумай над этим, — сказал Разиэль, — на досуге.

Он глянул на Сонию и увидел, что высокомерие Разза рассмешило ее. В нем вспыхнула ревность и глупая обида — неприятные чувства, подходящие разве юнцу.

— Можешь думать, можешь не думать, — проговорил Де Куфф и, похоже, погрузился в дремоту.

— Не понимаю я этих религиозных иносказаний, — ответил Лукас. — Всякие там глубокие великости слишком для меня сложны. Буддийские коаны. Хасидские притчи. По мне, все это — китайское «печенье счастья».

— Я тебе не верю, — сказала Сония. — Иначе почему ты здесь? Почему пишешь о религии?