Дама в черном - [22]

Во время знаменитого вечера, на котором Артур Ранс был представлен мисс Эдит и на котором он вел себя так непозволительно, она казалась печальной, быть может, лишь потому, что получила от своего дяди довольно грустные известия. Старый Боб уже четыре года не мог решиться покинуть свою Патагонию. В последнем письме он сообщал Эдит о тяжелой болезни и отчаянии, которое охватывало его при мысли, что он не увидит племянницу перед смертью. Быть может, многим покажется странным, как могла племянница с таким нежным сердцем появиться на банкете, хотя и семейном, но мисс Эдит за время странствий своего дяди часто получала от него печальные известия, после которых он всегда появлялся целым и невредимым, поэтому никто не упрекнет ее в том, что печаль не удержала ее дома. Однако спустя три месяца после нового письма она решила ехать одна к дяде, находившемуся в дебрях Араукании. За эти три месяца произошло несколько достопамятных событий. Мисс Эдит была тронута раскаянием Артура Ранса и его непоколебимым решением не пить ничего, кроме воды. Она узнала, что невоздержанные привычки этого джентльмена явились следствием несчастной любви, и это обстоятельство понравилось ей больше всего. Ее романтическая натура, о которой я только что говорил, увлекла Артура Ранса, и ко времени отъезда мисс Эдит в Арауканию никто не удивился, что ее сопровождал бывший ученик ее дяди Боба. Для обручения недоставало лишь благословения геолога. Мисс Эдит и Артур Ранс нашли очаровательного дядюшку в Сан-Луисе. Он оказался в прекрасном настроении и добром здравии. Ранс, не видевший его очень давно, очень ловко польстил старику, заметив, что тот помолодел. Когда же племянница сообщила ему, что обручилась с этим милым молодым человеком, радости дяди не было границ. Все трое вернулись в Филадельфию, где и отпраздновали свадьбу. Мисс Эдит не бывала во Франции. Артур Ранс решил совершить туда свадебное путешествие. Таким-то образом, как я скоро расскажу, они нашли научный повод поселиться в окрестностях Ментоны, хоть и не в самой Франции, но в ста метрах от ее границы, в Красных Скалах.

Раздался звук колокола, и Артур Ранс пришел звать нас к обеду, который был сервирован в нижней зале Волчицы. Когда мы все собрались, Эдит спросила, заметил ли кто-нибудь из нас лодку, которая обошла замок вокруг и в которой стоял какой-то человек. Ее поразила необыкновенно вызывающая поза этого человека. Никто ей не ответил, и она продолжала:

– О, я выясню, кто это, так как мне знаком рыбак, которому принадлежит лодка. Это большой приятель старого Боба.

– В самом деле? — спросил Рультабий. — Вы знаете этого рыбака?

– Он заходит иногда в замок продавать рыбу. Местные жители дали ему странное прозвище, которого я не сумею передать на их жутком диалекте, но мне его перевели. Оно значит «морской палач»! Милое прозвище, не правда ли?

Глава VII О некоторых предосторожностях, принятых Рультабием для защиты форта Геркулес от врага

Рультабий из деликатности даже не удосужился спросить, с чем связано это удивительное прозвище. Он, по-видимому, был погружен в самые мрачные размышления.

Странный обед! Странный замок! Странные люди! За столом присутствовали две новобрачных пары — четверо влюбленных, которые должны были всем своим видом излучать радость! Но обед прошел очень грустно. Призрак Ларсана витал над присутствующими, даже над теми из нас, которые и не предполагали его близости.

Нужно сказать, что профессор Станжерсон не мог отделаться от этого призрака после того, как узнал жестокую и тяжелую правду о своей дочери. Мне думается, я не преувеличу, сказав, что первой и самой несчастной жертвой драмы в Гландье был профессор Станжерсон. Он потерял все: веру в науку, любовь к труду, и — самое ужасное — благоговение перед дочерью. Он так верил в нее! Она была для него предметом непрестанной гордости! Он в течение стольких лет приобщал ее, непорочную деву, к своим поискам неведомого! Его усыпила ее непреклонная решимость не отдавать своей красоты никому, кто мог бы отдалить ее от отца или науки. И, в то время как он в экстазе упивался этой жертвой, выяснилось, что если его дочь и отказывается выйти замуж, то лишь потому, что уже стала женой гнусного Боллмейера! В тот день, когда Матильда, припав к ногам отца, осмелилась во всем ему признаться и поведать о своем прошлом, которое должно было в глазах профессора, уже насторожившегося после драмы в Гландье, осветить настоящее трагическим светом, — в тот день он принял дочь в дрожащие объятия. Он запечатлел поцелуй прощения на ее обожаемой головке, он смешал свои слезы с рыданиями той, которая потерей рассудка искупила свою вину, и поклялся, что никогда еще она не была так дорога ему, как теперь, когда он узнал, сколько она выстрадала. Она ушла от него немного утешенная. Но он — он стал другим человеком… одиноким человеком… совершенно одиноким! Профессор Станжерсон потерял свою дочь, свой идеал!

Он с безразличием отнесся к ее свадьбе с Робером Дарзаком, несмотря на то что тот был его любимым учеником. Тщетно пыталась Матильда согреть отцовское сердце нежностью. Она сознавала, что он больше не принадлежит ей, что взор его отворачивается от нее, что его глаза устремлены в прошлое, что если они и обращены к ней, к жене Дарзака, то видят рядом с ней не уважаемый облик честного человека, но вечно живой, позорный силуэт другого — того, кто был ее первым мужем, кто украл у него дочь!.. Профессор перестал работать. Великой тайне распада материи, которую он дал обет подарить людям, суждено было вернуться в небытие, откуда он извлек ее, и людям придется повторять долгие годы: «Ex nihilo nihil fit»