Дама в автомобиле, с ружьем и в очках - [23]

– Что, изволим прогуливаться, мадемуазель Лонго?

Он был человеком с принципами, и звали его Туссен Нарди. У него была жена и трое детей, а вдобавок – определенная меткость в стрельбе из пистолета, культ Наполеона, служебная четырехкомнатная квартира с горячей водой и мусоропроводом, сбережения на счете в Банке почтового ведомства, безграничное терпение, когда приходилось искать в книгах те сведения, которые он не успел добыть в школе, и надежда стать дедушкой и офицером полиции в каком-нибудь солнечном городке. Он слыл человеком, которого лучше не гладить против шерсти, но при этом славным малым, насколько это применимо к жандарму. Он радовался тому, что за все пятнадцать лет службы ему удалось продемонстрировать свою меткость только на учебных мишенях да глиняных трубках на ярмарках. Ему также не пришлось – ни в полицейской форме, ни в штатском – поднять на кого-то руку, если не считать нескольких оплеух, которые он влепил старшему тринадцатилетнему сынку, который отпустил себе шевелюру, как у «Битлз», прогуливал математику и, если вовремя не вмешаться, мог плохо кончить. Короче говоря, единственное, о чем он заботился – помимо того, чтобы не вляпаться в какую-либо неприятную историю, – это содержать в исправности свой мотоцикл. Во-первых, так предписывалось служебной дисциплиной, а во-вторых, если тот откажет, можно и недотянуть до старости.

Когда он увидел проезжавший по перекрестку автомагистралей номер 6 и 77-бис белый «Тандербёрд» с черным верхом, он как раз обсуждал мотоциклы с коллегой Раппаром. Его он жаловал больше, чем остальных, – они были соседями по этажу, ну, и сынок у него тоже давал прикурить. Когда дежуришь днем – не до разговоров. Зато ночью всегда находятся три приемлемые темы: глупость шефа, несовершенство собственных жен и легкомыслие всех остальных женщин.

Нарди сразу же узнал «Тандербёрд». Машина шла довольно медленно, и он сумел прочитать номер – 3210 RX 75. Легко запомнить, похоже на обратный отсчет при запуске ракет. Последние два часа у него было смутное предчувствие, что она ему еще встретится. Это трудно объяснить. Он только сказал Раппару: «Иди посмотри, что там творится на 80-й, увидимся здесь» – и уже сидел на своем мотоцикле, оставалось только чуть приподнять его и резко нажать на педаль газа. Он пропустил грузовичок, резко подал вправо, чтобы, разогнавшись, развернуться. Через три секунды задние огни кабриолета уже маячили у него перед глазами – огромные, ослепительные огни, они могут развить на всю жизнь комплекс неполноценности у жандарма, и без того доведенного до белого каления этими бесконечными штрафами.

Ему не было видно, кто за рулем. Когда он обгонял машину, то заметил повязку на левой руке и понял, что это она. Когда он попросил ее остановиться, то не мог вспомнить ее имя, которое прочитал вместе с датой рождения и всем остальным, хотя у него была отличная память на имена. Оно всплыло, когда он шел к машине: Лонго.

Она выглядела как-то иначе, чем утром, но он не мог понять, чем именно, а главное, она смотрела на него, не узнавая. Потом понял: утром на ней не было этого свитера с высоким воротом, тоже белого, под цвет костюма, он как бы округлял лицо, подчеркивая загар. Но при этом она была так же взволнована, так же с неохотой цедила слова, и у него снова создалось впечатление, что перед ним человек, который в чем-то виноват.

Но в чем именно? Он остановил ее на рассвете неподалеку от Сольё на дороге в Авалон из-за неисправного заднего фонаря. Он заканчивал дежурство и за ночь успел отловить немало придурков, которые пересекали желтые линии, обгоняли на подъеме и ни в грош не ставили жизни всех остальных, но на сегодня был явный перебор, поэтому он только сказал ей: «У вас задние огни не горят, почините, до свидания, и следите за этим». Даже женщина, пусть и весьма эмоциональная, не должна была до такой степени испугаться лишь потому, что усталый жандарм велит ей починить фары на машине.

И только потом, когда ему показалось, что она ведет себя очень странно, и он попросил ее предъявить документы, он обратил внимание, что у нее перебинтована левая рука. И все время, пока он изучал ее права – выданные в восемнадцать лет на севере, место жительства – монастырский приют, – он чувствовал, что хотя она сидит неподвижно и молчит, но нервничает все сильнее и может дойти до такого предела, что ситуация станет небезопасной.

Да, это необъяснимо, он не мог бы определить это ощущение, несмотря на все проклятые учебники по психологии, которые он долбил, готовясь к экзаменам, но он очень ясно чувствовал, что ему грозит опасность. Вот, например, она сорвется и выхватит пистолет из бардачка, тогда он примкнет к тем, кто погиб при исполнении служебного долга. И вообще, он случайно оказался один, поскольку разрешил Раппару смыться пораньше – успеть на обед по случаю крестин племянницы. Так что, если что, есть к чему прицепиться.

Документы вроде в порядке. Он спросил, куда она едет: в Париж. Кем работает: секретарша в рекламном агентстве. Откуда едет: ночевала в отеле в Шалоне. В каком отеле: «Ренессанс». Она отвечала без видимых колебаний, но каким-то неуверенным, еле слышным голосом. В предрассветном полумраке он плохо различал ее лицо. Ему бы хотелось, чтобы она сняла очки, но нельзя требовать это, особенно у женщины, разве что если хочешь прикинуться эдаким крутым копом из телесериалов про полицейских. Нарди не любил выглядеть смешным.