Дама Пик - [41]

– Чего вы хотите, графиня? – поморщившись после ее рассказа, спросил Максимилиан. По-видимому, он уже сделал выводы и пришел к некоему решению.

– Я ничего не прошу, – раскрыв и закрыв веер, ответила Теа. – Титул у меня есть и вряд ли кто-нибудь сможет его оспорить. Деньги есть. Я оставила себе солидное наследство. Вот этот изумрудный гарнитур, например. Кстати, вы можете проверить, господа. Мои драгоценности и состояние никогда не были найдены, а этот гарнитур был на мне, когда Клод Лефевр писал мой портрет. Вот разве что мой дом… Я бы хотела получить обратно виллу Дориа, находящуюся сейчас в собственности короны.

– В вашем замке невозможно жить, графиня, – с сожалением в голосе сообщил канцлер.

«Вашем», – отметил Август.

– Я знаю, – понимающе улыбнулась Теа, – но только не для меня. Это домашние духи безобразничают, но они мне присягали, так что вряд ли будут докучать.

– Верните графине замок, – отдал приказ Максимилиан.

Судя по всему, он принял решение.

– Графиня, – обратился он к Теа, – с этого дня вы желанная гостья при моем дворе.

– Кавалер! – Король перевел взгляд на Августа и усмехнулся. – Зная вас, полагаю, что ваше дворянство и право зваться кавалером подтверждены законом.

– Вы совершенно правы, ваше величество! – поклонился королю Август.

– Вас я тоже буду рад видеть при дворе, – сообщил Максимилиан. – Вы ведь не откажете своему королю в совете, если он мне вдруг понадобится?

– Я в полном вашем распоряжении, – подтвердил Август.

– Что ж, – усмехнулся король, – тогда будем считать, что аудиенция закончена. Но бал продолжается! Получайте удовольствие, господа!

Вилла Аури, день тридцать второй

Домой, то есть на виллу Аури, возвращались под утро. Оба устали, но, несмотря ни на что, Августа переполняло чувство удачи. Он раз за разом переживал момент торжества. Свою победу. Свой успех, настолько грандиозный, что ему до сих пор не удавалось осмыслить его целиком. Увидеть перспективу. Осознать следствия.

О чем думала Теа, сказать было труднее. Если возможно вообще. Женщина молчала. Сидела напротив Августа, плотно сжав губы и закрыв глаза, но, насколько он знал, не спала. Дышала ровно. Не двигалась. Однако угадать, какие чувства ее обуревают или какие мысли заставили ее замереть, было невозможно. Во всяком случае, Август был бессилен «прочесть» то, что скрывалось за холодным спокойствием монумента.

– Теа! – позвал Август, ощущая неожиданное бессилие перед лицом ее боли, а то, что это именно боль, подсказывало шестое чувство. – Теа!

Она не ответила, и он вдруг подумал, что победа далась слишком дорогой ценой. И всю эту цену, похоже, заплатила одна Теа. И тогда возникает вопрос: нужна ли ему, Августу Агду, такая победа, если платит за нее кто-то другой? И кто он такой как человек, кавалер и колдун, если готов такую победу принять? Темные колдуны зачастую люди скверные, это так. Но «зачастую» не означает «всегда», и Август как раз был из тех, кто, никогда не ограничивая себя в целях и средствах их достижения, всегда ясно видел, где проходит грань между благородством и мелочной мерзостью. В конечном счете именно это определяло его поступки как кавалера и колдуна. И сейчас его сомнения были вызваны не тем, что он изначально задумал и осуществил нечто, что можно было бы назвать мерзким, непорядочным, бесчестным. Вовсе нет! Напротив, оглядываясь сейчас назад, он видел, что совершил – по незнанию и самонадеянности – всего лишь ошибку, но никак не запланированную подлость. И тем не менее Танья – сейчас он подумал о женщине именно так, – заплатила за их общий успех куда больше, чем он.

– Теа! – Август хотел увидеть ее глаза, услышать голос, почувствовать нерв. Он не мог и дальше смотреть на ее окаменевшее лицо.

И женщина откликнулась. Она открыла глаза. Нахмурилась, словно пыталась понять, где она и что с ней произошло. И видимо, в конце концов вспомнила, потому что в следующее мгновение ее зрачки расширились, как если бы она увидела нечто ужасное. Но Теа не закричала и не сделала попытки защититься от неведомой напасти руками. Она заплакала.

Сначала слезы медленно вытекали из глаз и торили дорожки по потерявшим краски щекам. Потом полились быстрее. И еще через мгновение она уже беззвучно рыдала, заливаясь слезами и разевая рот в немом крике.

Боги!

Она рыдала. И единственное, что мог в этой ситуации сделать Август, это пересесть к Теа, обнять ее и прижать к себе сотрясаемую рыданиями женщину. Так что весь долгий путь до дома она проплакала у него на груди. Безутешная, беспомощная и беззащитная перед тем, что на нее обрушилось. Одна в этом огромном, чужом для нее мире…

А потом они приехали в замок, и, вырвавшись из его защищающих и оберегающих объятий, Теа пробежала через весь дом насквозь и выскочила на лужайку, полого стекавшую с холма «под ноги» ближайшим деревьям леса. Остановилась на полпути к опушке, вскинула руки вверх – и с чистого рассветного неба неожиданно ударили молнии. Они были невероятны, эти молнии. Голубые с фиолетовым отливом и настолько мощные, что даже на расстоянии волосы у Августа встали дыбом. А они все били и били, попадая в открытые, обращенные к небу ладони Теа, и она их принимала. Стояла неколебимо среди грохота – гром гремел не переставая – и ослепительного сверкания молний, и, казалось, этой рукотворной грозе не будет конца.