Дама Пик - [32]

Ни разу за эти дни Август не нарушил правила, о котором они договорились с самого начала. Здесь нет и не может быть Таньи, даже когда они остаются наедине. Она Теа. Должна думать о себе как о Теа и стараться не говорить о Теа в третьем лице. Только «я» и никогда – «она». Естественно, время от времени они ошибались, но с каждым днем все реже и реже.

– Значит, это и есть мой дом… Не находите, что он мрачноват?

– Что поделать, – пожал плечами Август, – так строили в шестнадцатом веке.

– Холодные переходы, сквозняки на лестницах…

«Откуда она знает?!»

– Откуда вы знаете? – спросил уже вслух.

– Догадалась, – горько усмехнулась Теа. – Посмотрите на этот ужас, Август! Разве не понятно, что в этом вертепе[28] могут жить только крысы и привидения!

– Примите во внимание, Теа, что в доме уже больше ста лет никто не живет, – попытался успокоить ее Август.

– Вот я и говорю – руины!

Оставшуюся часть пути Теа молчала, замкнувшись в себе, но, как заметил Август, нет-нет да и бросала быстрые взгляды на виллу Дориа, которая и вправду выглядела мрачно, если не сказать хуже.

Замок давил, и давление это было вполне ощутимо, словно воздух здесь тяжелее, чем должен быть. Такова была темная аура этого давным-давно покинутого дома. Даже свет рядом с ним терял часть своей силы, так что вблизи виллы Дориа было сумрачно и прохладно, несмотря на теплый солнечный день.

– Чувствуете? – спросила Теа.

Голос ее дрогнул, но женщина не остановилась.

«Есть в ней это!» – в очередной раз отметил Август, который как завороженный наблюдал за тем, как рядом с ним – шаг за шагом, штрих за штрихом – возникает новый образ: Теа д’Агарис, какой он ее себе вообразил.

– Чувствую, – сказал он вслух, – давит и света не хватает. И как-то…

– Тревожно? – подсказала Теа.

– Да, пожалуй.

Август почувствовал нарастающую тревогу, едва они вошли в огороженный стеной двор. Впрочем, по мере приближения к главному входу беспокойство не усиливалось. Хотя и не ослабевало.

«Наведенный обман чувств? – задумался он, наблюдая за тем, как смотритель торопливо отпирает дверь и распахивает створки, приглашая войти. – Довольно сложное колдовство. Не каждый и осилит… Но сто лет! Как сохранить силу гримуара на столетие? Она должна была запечатать заклятие другим заклятием и привязать… К чему она могла привязать печать?»

Наверняка в стену дома вмурована пара заговоренных камней, но поди найди их, не зная точно, что искать! И во дворе закопаны. Если бы Август решил заняться чем-то подобным, первым делом закопал бы пентаграмму из заговоренных камней, по камню на каждый из лучей.

– Вы как, справляетесь? – Мог бы и не спрашивать, но отчего-то спросил.

– Пока справляюсь, но на душе кошки скребут.

Между тем вошли в дом. Здесь было еще сумрачнее, еще холоднее, еще безнадежнее. Тяжелая атмосфера, густые тени по углам, тьма в переходах и на лестницах. И пыль. Очень много пыли.

Август взял у сторожа фонарь, и они с Теа пошли осматривать дом. Но чем дальше они шли, тем хуже им становилось. Шепоты, шорохи, звуки шагов и капающей воды, движения застоявшегося воздуха, как если бы рядом с вами пробежал кто-то, кого вы не слышите и не видите, но отчетливо ощущаете. Потом начали сами собой открываться и закрываться двери. Скрип ржавых петель, клацанье замков, удары дерева о дерево. Ничего по-настоящему опасного – настоящую опасность Август, вероятно, все-таки ощутил бы, – но тем не менее крайне неприятно.

Теа побледнела и даже как бы осунулась. Глаза распахнуты, и в них плещется безумие, рот приоткрыт, словно она готовится закричать.

«Будь проклят умник, придумавший всю эту жуть!» – Август был уже не рад, что притащил сюда Теа. Раньше здесь было значительно тише и не так страшно. То ли за прошедшие годы древнее колдовство перебродило и испортилось, то ли так оно реагирует на Теа. А женщина между тем отступила к стене, прижалась к ней спиной, и Август шагнул к ней, чтобы ободрить, а если понадобится, и защитить, но…

– Они нас выгоняют, – неожиданно сказала Теа. – Вот же поганцы!

– Я не уйду! – крикнула во всю силу, так что эхо пошло гулять по пустым гулким залам. В ее голосе, однако, не было гнева или страха, одно лишь раздражение. Негодование, досада, где-то так.

– С кем вы говорите? – нахмурился Август, переставший понимать, что происходит с женщиной, резкая смена настроения которой пугала его гораздо больше, чем все эти показные ужасы.

– Помолчите, Август! – нетерпеливо отмахнулась от него Теа, словно бы прислушиваясь к одной ей слышимым голосам.

– Нет, – сказала через мгновение. – И снова нет!

– Совсем отбились от рук, – объяснила Августу, коротко взглянув ему в глаза, но он ее все равно не понял. Кто отбился от рук? И чьи это руки?

– Кто? – спросил он. – О ком вы говорите?

– Ах, оставьте, Август! – досадливо поморщившись, бросила Теа. – Они говорят, что вы о них знаете. Ну не лично об этих…

– Что? – возмутилась она, словно отвечая на чью-то реплику, которую Август благополучно пропустил. – Нет, милые мои! Совсем не так! Я вам отчетом не обязана. Это вы без меня с ума тут все посходили, а не я без вас!

Август больше не переспрашивал: он начал догадываться о том, что здесь происходит, но сам себе не верил. Этого попросту не могло быть, потому что не могло быть никогда.