Дама из Тиволи - [2]

Мы болтали о всевозможныхъ предметахъ и шли медленно по тротуару вдоль улицы. Она назвала мнѣ свою фамилію — очень извѣстную мнѣ фамилію — и спросила, кто я. Но не успѣлъ я еще назвать себя, какъ она дотронулась до моей руки и сказала:

— Нѣтъ, не надо, не говорите, я знаю, кто вы.

— Вотъ какъ? — возразилъ я. — Ахъ, да вѣдь мой другъ лейтенантъ всегда готовъ въ такихъ случаяхъ оказать услугу. Могу ли я спросить, какъ онъ назвалъ меня?

Но мысли ея были уже направлены на другой предметъ. Она указала рукой на Тиволи, говоря:

— Посмотрите-ка!

Какой-то гимнастъ ѣхалъ тамъ на велосипедѣ по высоко натянутой проволокѣ, среди цѣлаго моря горящихъ факеловъ.

— Вы хотите туда пойти? — сказалъ я.

— Поищемъ тамъ скамейку! — отвѣтила дама. Она повела меня. Мы перешли черезъ Драмсвейгскую дорогу и вошли въ паркъ, гдѣ она выбрала самый темный уголокъ, какой только можно было найти. Тамъ мы и усѣлись.

Я тотчасъ же попробовалъ завязать съ ней разговоръ, но это мнѣ не удалось. Она прервала меня умоляющимъ жестомъ.

— Не буду ли я такъ любезенъ посидѣть съ минуту совершенно тихо и безмолвно?

— Очень охотно! — сказалъ я и замолчалъ.

Я молчалъ добрыхъ полчаса. Дама сидѣла, не шевелясь; несмотря на темноту, я могъ видѣть бѣлки ея глазъ и замѣтилъ, что она все время сбоку посматривала на меня. Наконецъ мнѣ стало просто страшно отъ ея пронизывающаго, болѣзненнаго взгляда, я хотѣлъ встать, но овладѣлъ собой и только вынулъ часы.

— Уже десять! — сказалъ я.

Отвѣта не послѣдовало. Ея глаза продолжали пристально смотрѣть на меня. Вдругъ она сказала, все такъ же не шевелясь.

— Хватило ли бы у васъ мужества выкопать дѣтскій трупъ?

Отъ ея вопроса мнѣ сдѣлалось совершенно не по себѣ. Мнѣ становилось все очевиднѣе, что я имѣю дѣло съ сумасшедшей, но въ то же время меня охватило любопытство, и я не хотѣлъ покинуть ея. Поэтому я отвѣтилъ, зорко слѣдя за нею:

— Дѣтскій трупъ? Отчего же, я прекрасно могу помочь вамъ въ этомъ.

— Видите ли, ребенка похоронили живымъ! — сказала она, — и я должна его видѣть.

— Ну, конечно, — возразилъ я, — мы должны выкопать вашего ребенка.

Я продолжалъ зорко слѣдить за ней, но она тотчасъ же насторожилась.

— Зачѣмъ вы говорите, что это мой ребенокъ? — спросила она. — Я вѣдь этого не сказала. Я только сказала, что знаю мать ребенка. Ну, а теперь я вамъ разскажу все по порядку.

И эта женщина, которая не могла нѣсколько минутъ подъ рядъ вести послѣдовательный и разумный разговоръ, начала разсказывать длиннѣйшую исторію объ этомъ ребенкѣ, страшную исторію, произведшую на меня глубокое впечатлѣніе. Она разсказывала совершено естественно, чистосердечно и очень убѣдительно. Въ ея разсказѣ о всемъ происшедшемъ не было ни одного пробѣла, и въ ея рѣчи — никакихъ ошибокъ; во всякомъ случаѣ, мнѣ не казалось больше, что ея разсудокъ помраченъ.

Одна молодая дама — она положительно не хотѣла сознаться, что именно она была этой моло. дой дамой — познакомилась съ такимъ-то господиномъ, въ котораго очень быстро влюбилась и съ которымъ, въ концѣ концовъ, обручилась. Они проводили много времени вмѣстѣ и встрѣчались не только открыто на улицахъ, но и тайно, въ укромныхъ уголкахъ. Они бывали другъ у друга: онъ приходилъ къ ней въ комнату, она — къ нему и, наконецъ, часто сидѣли въ темнотѣ на этой самой скамейкѣ, на которой сидѣли теперь мы. Не трудно догадаться, къ чему это все привело: въ одинъ прекрасный день въ семьѣ молодой дѣвушки замѣтили, въ какомъ она находится положеніи. Тогда пригласили домашняго врача, — дама назвала фамилію одного изъ нашихъ извѣстнѣйшихъ докторовъ, — и по его совѣту молодую дѣвушку отправили къ акушеркѣ въ провинціальный городъ.

Прошло положенное время, родился ребенокъ. По странной случайности, къ этому же времени пріѣхалъ изъ Христіаніи въ провинціальный городъ и ихъ домашній врачъ. Молодая мать была еще очень больна, когда ей сообщили, что ребенокъ умеръ. Мертворожденный? — Нѣтъ, онъ жилъ нѣсколько дней.

Но дѣло въ томъ, что ребенокъ совсѣмъ не умеръ.

Матери не хотѣли показать ребенка; наконецъ, въ день похоронъ показали его уже въ гробу.

— И онъ не былъ мертвъ, говорю я вамъ; онъ жилъ, у него были румяныя щеки, и онъ нѣсколько разъ пошевелилъ пальчиками лѣвой руки.

Несмотря на все горе матери, ребенка взяли и похоронили. Это все устроили домашній врачъ и акушерка.

Спустя нѣкоторое время мать оправилась и уѣхала, хотя все еще слабая и больная, къ себѣ домой. Здѣсь она откровенно разсказала нѣсколькимъ пріятельницамъ, что съ ней было тамъ, въ провинціальномъ городѣ, и такъ какъ она только и думала, что о своемъ ребенкѣ, то не скрыла отъ нихъ и своихъ опасеній, что его похоронили живымъ. И дѣвушка продолжала грустить и страдать, домашніе относились къ ней свысока, даже женихъ ея исчезъ, — его нигдѣ не было видно.

Однажды передъ домомъ ея родителей остановился экипажъ. Она должна была поѣхать на прогулку. Она сѣла, экипажъ покатился, и кучеръ привезъ ее — въ Гауштадтъ. И тамъ опять появился домашній врачъ. Ее помѣстили въ сумасшедшій домъ. Была ли она дѣйствительно сумасшедшей, или же родные боялись, что она будетъ слишкомъ громко говорить о ребенкѣ?