Дальняя дорога - [46]

— Ну хорошо, вы говорите о людях, которые развиваются. А что говорить о людях, которые ничего не хотят в жизни, кроме удовольствий?

— Жизнь устроена так, что обстоятельства всегда заставят человека думать над ней. Каждого человека судьба бьет. Однако мудрый из ее ударов извлекает опыт. Глупый же мнит себя неудачником или думает, что ему на этот раз не повезло. Поэтому мудрый благодаря опыту избегает многих потерь, тогда как глупец получает от жизни все больше и больше тумаков. Но когда ударов слишком много и судьба прижимает к стенке, человек вынужден начинать действовать, а получая опыт от своей деятельности, он неизбежно развивается. В конце концов, человек изучает мир как ребенок. Поступил неправильно — обжегся. Сделал правильный выбор — добился успеха. Это относится как ко мне, так и к самому тупому кнехту. Любой живущий вынужден развиваться. Хотя, конечно, если делать это целенаправленно, процесс идет быстрее. Что касается твоего Герберта, то путь шпика и наемного убийцы в конце концов привел его под мою саблю. Это закономерный исход. Не встреться он со мной, попал бы в другую историю. Я уже говорил, что в этом мире нет случайностей и все закономерно.

— Спасибо, господин барон. Я должен подумать над тем, что вы сказали.

— Конечно, Артем, иди. В любом случае я поздравляю тебя. Ты многое понял.

— Я закончил некий этап обучения?

— Нет, начал новый. Тебе теперь надо понять то, что ты сейчас знаешь.

— Что же мне теперь делать?

— Займись с Питером фехтованием. Когда я узнал все эти вещи, я владел любым видом холодного оружия и рукопашным боем много лучше тебя. Практика поможет тебе систематизировать знания, которыми сейчас набита твоя голова, как чердак хламом. Хотя не забывай еще, что мы далеко не на центральной базе нашего ордена, и я чувствую, что искусство владения мечом скоро нам всем очень понадобится.

— Чувствуете или знаете?

— Знаю.

Глава 29 Снова Петербург

На следующий день они въехали в Петербург. Внешне город не изменился. Однако некую новую атмосферу Артем уловил с первых же часов. Город был напряжен и напуган. В нем свирепствовала инквизиция. Аресты шли валом. Хватали всех. Рыцарей, слуг, купцов, ремесленников. Тяжкая весть: месяц назад на улице был убит отец Александр. Какой-то мерзавец проломил ему голову топором. Принявший приход отец Филарет в первый же день обратился к Великому Инквизитору с просьбой помочь искоренить дьяволопоклонничество в среде православных, поскольку-де, несмотря на ряд богословских расхождений, дело общее. «Помощь», разумеется, была мгновенно оказана в виде ареста нескольких видных православных купцов. Из города уже потянулась тонкая струйка мастеровых людей, переселяющихся в Новгород и Псков. Однако, по слухам, инквизиция набирала обороты и там.

Все это очень удивляло Артема. Из истории он помнил, что разгул и ужас инквизиции, ставший притчей во языцех, должен был начаться не раньше, чем лет через сто. Сейчас в католических странах инквизиция больше занималась евреями, принявшими христианство, но продолжавшими исполнять иудейский обряд. Дела рассматривались долго, часто выносились оправдательные приговоры. Но то, что творилось здесь, совершенно не соответствовало времени, по понятиям его мира. Каждую неделю кого-то сжигали. Иногда даже не одного человека. Висящие трупы повешенных и отрубленные головы, насаженные на кол, стали естественной частью пейзажа ратушной площади. Инквизиция приняла на себя «заботу о благонравии низшего сословия». Теперь вместо бродячих артистов горожан развлекали публичные порки кнутом уличенных в супружеской неверности. (Лицедеи же, почуяв, что пахнет жареным, покинули город.) За воровство ссылали на пожизненную каторгу. За разбой вешали и секли голову в тот же день.

Страшнее всего было «попечение о благочестии». Человек, чем-либо не приглянувшийся монаху или обладающий имуществом, интересным ему, или просто женщина, в отношении которой у «святого брата» возникали отнюдь не пасторские чувства, могли быть мгновенно схвачены по обвинению в «непочтении к рясе», «злословии о святынях» или, самое страшное, «плевке в сторону церкви или распятия», и дальше им приходилось выбирать между удовлетворением пожеланий обвинителя или избиением кнутом с последующим заключением в инквизиторских застенках от недели до пяти лет. При этом инквизиция ухитрилась распространить свой контроль и на некатолическое население, пояснив, что, «живя на территории ордена, надлежит с должным почтением относиться к носителям и символам истинной веры».

Всю техническую работу выполняло бывшее ополчение, именуемое теперь «гвардией Святой инквизиции». Сынки купцов и мастеровых ломились теперь в нее как к стойке трактира, где началась бесплатная раздача пива, хотя жизнь ополченца перестала быть столь вольготной, как раньше. Цильх взялся за подчиненных и дисциплину, похоже, ввел железную. Это было видно по подтянутости бывших ополченцев и тому, с какой молодцеватостью они отдавали салют своим начальникам. Прежде такого не было. Впрочем, появилось не только это. Если раньше, завидев рыцаря, ополченец боязливо жался к стене, униженно кланяясь и опасаясь оплеухи или удара древком копья, то теперь новоиспеченный гвардеец учтиво кланялся и провожал благородного рыцаря долгим взглядом, в котором читалось: «Скоро поквитаемся».