Дальняя дорога. Автобиография - [49]

27 ноября 1917 года. По закону сегодня должно открыться Учредительное собрание (*65). День выдался отличный. Прекрасное голубое небо, белый снег; на их фоне отлично смотрятся огромные лозунги и плакаты: "Да здравствует Учредительное собрание, хозяин России!" Толпы людей, несущие эти лозунги, приветствуют высшую власть в стране, настоящий голос народов России. Когда депутаты подошли к Таврическому дворцу, тысячи людей оглушительными криками приветствовали их. Но когда депутаты толкнулись в ворота дворца, они обнаружили их запертыми и охраняемыми вооруженными до зубов латышскими стрелками.

Надо было что-то немедленно предпринимать. Вскарабкавшись на железную ограду дворца, я обратился к народу, а другие депутаты в это время перелезали через ограду во двор. Им удалось отпереть ворота, и толпа ворвалась во двор. Ошеломленные дерзостью маневра, латышские стрелки колебались, и в результате двери дворца открылись, и мы вошли внутрь, сопровождаемые множеством горожан. В дворцовом зале провели заседание и призвали на нем российскую нацию защитить свое Учредительное собрание. Была принята резолюция, что невзирая на препятствия Учредительное собрание откроется 5 января (*66).

Чтобы оно не сорвалось, мы ежедневно проводили митинги на заводах и среди солдат. В то же время лидеры эсеров продолжали работать над подготовкой основных законов и декретов, процедур и т. д. Эти совещания обычно проходили у меня на квартире (*67).

Печать разрушения тяжело легла на Петроград. Вся деловая жизнь замерла. И ночью и днем мы слышали шум стрельбы. Безумие опустошения и грабежей захлестнуло города и даже сельские районы. Армия больше не существовала, и немцы могли идти куда угодно.

Сегодня последний день 1917 года. Я вспоминаю прошедший год с чувством горечи и разочарования.

На Новый год мы собрались вместе, депутаты и руководители партии эсеров. Глухая тоска, смешанная с мрачной решимостью умереть, сражаясь за свободу, сквозила в наших разговорах.

Этот нездоровый энтузиазм достиг апогея после слов, произнесенных моим другом К. (*68), когда мы слушали знаменитую арию из оперы Мусоргского "Хованщина":

        Ох ты, родная матушка Русь, нет тебе покоя, нет пути,

        грудью крепко стала ты за нас, да тебя ж, родимую, гнетут.

        Что гнетет тебя не ворог, знай, чужой, непрошеный,

        а гнетут тебя, родимую, все ж твои робята удалые;

        в неурядицах да в правежах ты жила, жила, стонала,

        кто ж теперь тебя, родимую, кто утешит, успокоит?.. (*69)

Эта ария потрясла нас до глубины души. И тогда К. сказал: "Мы не знаем, кто спасет Россию. Но как бы ни была тяжела сейчас твоя доля, дорогая Россия, ты не погибнешь. Восстанешь из пепла великой страной и великой нацией, самой могучей из всех держав на земле. Если для этого потребуется положить наши жизни, мы готовы".

Новогодний праздник закончился. Перспективы на 1918 год не ясны, но я верю в мою страну и ее историческую миссию.

Глава восьмая. ИЗ БЕЗДНЫ (*1) : ГОД 1918-й

В КРЕПОСТИ СВЯТЫХ ПЕТРА И ПАВЛА

Попался! Наконец-то большевистская "кошка" поймала свою мышь, и теперь у меня масса времени для отдыха. Я был арестован 2 января 1918 года (*2). После заседания комитета Учредительного собрания (*3) мы с Аргуновым (*4) пошли в редакцию "Воли народа". Поднявшись на третий этаж дома, где она находилась, мы не заметили ничего необычного, но, когда открыли дверь, обнаружили пять или шесть человек с направленными на нас револьверами.

- Руки вверх! - закричали они.

- В чем дело?

- Вы оба арестованы.

- Члены Учредительного собрания не подлежат аресту, - сказал я, прекрасно понимая бесполез-ность моих слов.

- Забудьте об этом. Нам приказано арестовать вас. Вот и все.

Час спустя нас на автомобиле доставили к месту назначения, и мы оказались за стенами Петропавловской крепости - петроградской Бастилии.

В кабинете коменданта крепости мы увидели шесть-семь большевистских солдат, занятых пустой болтовней. Некоторое время они не обращали на нас внимания, но один тип, играя револьвером, раз или два направил его в нашу сторону. В конце концов мы нарушили свое молчание.

- Заключенным разрешается видеться с родными и получать от них еду, одеяла, книги и белье?

- Вообще да. Но вам - нет.

- Почему?

- Потому что вы заслуживаете не просто заключения, а немедленной казни.

- За какие же грехи?

- Попытку покушения на жизнь Ленина (*5).

Эта новость была действительно очень интересной. Пока мы переваривали ее, комендант Павлов, известный своей патологической жестокостью, вошел в комнату и, холодно взглянув, приказал солдатам препроводить нас в камеру No 63. Через несколько минут двери камеры в Трубецком бастионе, лязгнув, закрылись за нами. Итак, теперь мы - заключенные Петра и Павла.

Шестьдесят третий номер этого знаменитого бастиона крепости представлял собой маленькую каморку с плотно зарешеченным окошком. В ней было грязно и холодно, по стенам текли полузамерзшие струйки воды. Койки или стульев не было. Вместо этого на полу просто валялся рваный соломенный матрац. Когда наши глаза привыкли к полутьме, мы различили силуэты двух человечков, нарисованные карандашом на стене, и краткую подпись: "В этой камере находились в заключении посол Румынии и атташе румынского посольства". Их арестовали несколькими днями раньше, и сейчас мы попали в камеру, куда их поместили вначале.