Дальние рейсы - [25]

Потом, уже после войны, возвращался этим путем из отпуска, имея на флотских погонах две лычки, означавшие звание старшины 2-й статьи. В ожидании отправки поезда мел заснеженные сибирские перроны своими невыразимыми клешами, сдвинув на затылок бескозырку, на ленте которой золотом сверкала надпись— «Вьюга». Так назывался корабль, сделавшийся для меня родным домом: на нем я воевал, на нем стал коммунистом, узнал, что такое настоящий шторм и настоящая морская дружба. Корабля этого давно нет: теперь построены новые, более совершенные. А почта до сих пор приносит мне письма бывших вьюговцев.

И вот снова еду в дорогие сердцу места. В кармане — туристская путевка на теплоход «Туркмения».

Скорый поезд прибыл во Владивосток незадолго до полуночи. Вот он — вокзал: длинный, с островерхими крышами, точно такой же, как Ярославский вокзал в Москве. Широкая, ярко освещенная площадь. Моряки, очередь на остановке трамвая. Все, как прежде! Глаз еще не замечал нового: он искал то, что знакомо.

Мне казалось, что «Вьюга» стоит где-то поблизости, и надо торопиться, чтобы не опоздать с увольнения. Это возвращение к давно забытому состоянию было настолько полным, что рука сама дернулась к виску, когда появился патруль. Но помешал чемодан. Я засмеялся.

Было приятно чувствовать себя Молодым, вдыхать влажный воздух, видеть белые флотские форменки. Вглядывался в липа матросов, девушек, надеясь встретить знакомых, совсем позабыв, что моим знакомым теперь сорок и больше, что они давно уже не девушки и не матросы…

Остановился я у своего старого друга Миши Матюшина, тоже бывшего тихоокеанца. Мы с ним учились на одном курсе в Литинституте, часто встречались и после того, как получили дипломы. Первую ночь почти не спали. Разговаривали на кухне, чтобы не мешать его жене и детям…

Утро выдалось хмурое, но теплое. Обычная для Владивостока погода: то ли туман оседает на землю, то ли сыплется мелкий, почти неприметный дождь. В Приморье для такой погоды есть абсолютно точное определение: морось. Лучше не скажешь.

Мы бродили по улицам без всякого плана, и Миша не удивлялся, что я сворачиваю в закоулки, петляю, порой в одном и том же районе. Понимал человек, что мне прежде всего хочется поглядеть знакомые места, а уж потом новостройки и другие достопримечательности.

Присели в парке, под густыми кронами деревьев. Покуривая, смотрели, как разворачиваются на кругу троллейбусы, связавшие новые микрорайоны с центром города. Это и гордость горожан, и большое удобство. Раньше, бывало, дальней далью казалась Вторая речка. Топаешь туда по разбитой дороге, мимо древних развалюх, мимо капустного поля, мимо забурьяненных пустырей. Пока доберешься, ноги гудят. А теперь плюхайся в мягкое кресло и кати почти до Седанки, до дачной местности.

Из парка спустились на Ленинскую, на главную улицу города, единственную в своем роде. Если во Владивостоке с любого места видно море, то на Ленинской с любого места видны суда, стоящие у причалов или на рейде бухты Золотой Рог. Да и сама улица на всем своем протяжении тянется вдоль этой красивой бухты с красивым названием.

Я очень любил раньше ходить по Ленинской, с горки на горку, мимо скверов и парков, мимо старинных домов. Летом в дни увольнений на тротуарах белой пеной кипел прибой морских форменок, особенно возле кинотеатров, возле цирка и Дома флота. А теперь этого прибоя почти незаметно. Моряки как-то растворились среди штатских: вдвое, а то и втрое вырос город, больше стало жителей, да и флот ушел на другие базы: после войны далеко на восток отодвинулась морская государственная граница.

Сюрпризы подстерегали прямо-таки на каждом шагу. Там, где раньше тянулась ветхая деревянная лестница, такая длинная, что казалась бесконечной, теперь ходит фуникулер. Три копейки, три минуты — и ты на вершине сопки, откуда виден весь город, видны заливы и острова. Многое изменилось тут, возле политехнического института, но каким-то чудом уцелел двухэтажный дом из почерневших бревен, прилепившийся к склону. Раньше в нем было студенческое общежитие. Девушки жили на втором этаже. Я нашел даже окно, второе с краю, представил себе узкую продолговатую комнату, четыре железные койки, солдатские тумбочки, старые стулья, на которых опасно было сидеть.

В этом доме, в этой комнате, я отмечал свой день рождения, когда стукнуло девятнадцать. Меня и приятеля отпустили на берег на шесть часов. У нас имелась бутылка шампанского, в общем было довольно весело. Очень застенчивая девушка-первокурсница подарила мне большую книгу: один из томов академического издания Пушкина в желтом переплете. С этой книгой я не расставался потом всю службу…

За последние годы Владивосток настолько разросся, что осмотреть его не так-то просто. Я не успел побывать ни в Мингородке, ни на мысе Голдобина, ни в некоторых других районах жилищного строительства. Зато увидел новый проспект имени 100-летия Владивостока. Миша ревниво поинтересовался: «Ну, как?» Я искренне ответил: «Здорово!» — и для вящей убедительности показал большой палец.

Проспект действительно очень красив, особенно вечером, когда зажигаются огни реклам, кинотеатров, кафе. Поселились здесь семьи моряков, рыбаков, краболовов. Труженики моря, уходя в дальние рейсы, могут не волноваться: условия у родных и близких хорошие. Живите, милые, работайте, учитесь да терпеливо ждите своих.