Дальнее плавание - [3]

Неужели все тот же суровый строитель?

Пусть знак этот сделан из железа. Что из того! И железо может быть нежным, как бывает оно справедливым.

Народ! Суровый и нежный строитель! Разве не железом победил он сильнейшего в мире врага, сражаясь за ее, Анкино, счастье?!

Все эти мысли, возникшие перед Анкой внезапно, без зова, как бы прилетевшие к ней на крыльях, растрогали ее еще больше, чем это золотое утро, одарившее ее такой радостью, такой силой, такими надеждами и намерениями.

И она взбежала на крыльцо своей школы, готовая все любить и делать все, как надо.

II

Как надо встретить подругу, когда ты не видела ее уже более ста дней, когда ты была в лесу на работе, а она оставалась в городе?

Как надо встретить других своих подруг, не лучших и не худших в классе, где все для тебя новое — и стены, и парты, и классная доска, и дверь, через которую, может быть, войдут в их новую семью иные, новые волнения?

Решив все делать, как надо, Анка, однако, прежде всего огорчилась: Гали не было в классе, она еще не приходила.

Потом Анка забыла, что надо делать, и, визжа, как маленькая, носилась по своему новому классу, веселыми криками встречая подруг. И одних она целовала и обнимала, других целовала только, а третьим просто подавала свою смуглую, худенькую и затвердевшую на работе в лесу ладонь.

Потом, бросившись со всех ног между парт, она выбрала место для Гали и рядом с ней для себя, так как она умела думать о друге и тогда, когда его не было у нее на глазах.

Это место было не очень близко к столу учителя и не очень далеко, то самое место, на котором так удобно бывает во время скучного урока, согнувшись в три погибели, передать записочку назад, или пошептаться, или даже подсказать решение трудной задачи подруге, стоящей у доски.

Ни единый из этих школьных грехов не был чужд сердцу Анки, ибо она была обыкновенная девочка, которую и в толпе было бы трудно отличить от других, как трудно отличить в молодой березовой рощице то самое деревцо, на которое издали случайно падает взгляд и которое одно, благодаря игре света и листьев, делает всю рощицу такой чистой и юной, такой привлекательной, что невольно заставляет приблизиться к ней с улыбкой в сердце.

Анка с размаху села на скамью и громко крикнула:

— Стоп! Это место для Гали. Никого не пущу! Вы же знаете, что Галя любит сидеть в самом центре. А я всегда с ней рядом! Вы это знаете или нет?

Все это знали. И так как многие любили Галю — хотя, может быть, и не так, как Анка, но уважали ее все, — то никто с Анкой и не спорил.

Лучшего места для Гали нельзя было в классе найти.

Но самой Гали по-прежнему не было.

До звонка оставалось уже немного. Это начинало Анку тревожить.

Зря она вчера вечером не зашла к Гале. Она была бы теперь спокойна. Но все было некогда, и каждый раз, когда открывались двери класса, Анка живо поворачивала голову.

Но входила не Галя. Входили в эту дверь другие девочки.

Вошла Беляева Нина — девочка с длинным белым умным лицом, с двумя толстыми черными косами. Движения у нее были спокойны. Она всегда училась хорошо.

Вошла, в очках, стриженая, с пухлыми щеками, Вера Сизова, всегда нездоровая на вид и, несмотря на это, полная пустой энергии и суеты.

Она сказала:

— Приветствую вас, девочки!

Ее слишком тонкий голос против воли вызвал у Анки легкое раздражение.

Вошла девочка по фамилии Берман, с русыми косами, с деревенским робким лицом.

Вошли другие…

И хотя город, где училась Анка, стоял далеко в глубине страны и враг не доходил до него — только дважды налетали по ночам его самолеты, да и это было так давно, что у всех исчезли из памяти даже воспоминания о страхе; хотя величественный шум побед родного народа, как шум океана, уже омывал всю вселенную, но все-таки с каждой девочкой, что отворяла высокую дверь своей школы, входила в класс война в своем разном обличии, в своих разных подробностях.

Как мало стало портфелей, в которых раньше носили свои книги школьницы! У многих в руках были полевые сумки с ремешками, с железными кольцами, подаренные братьями или отцами, — сумки, которые, может быть, служили им на полях сражения.

Солдатское слово «точно» поминутно слетало с нежных девических губ. И многие девочки пришли в сапогах. Тут были маленькие сапоги, сшитые красиво, по ноге, из тонкой и мягкой кожи. Были более грубые, но все же ладные. Были сделанные и не по мерке, большие, сшитые из ноздреватой керзы.

А Берман пришла в босоножках на деревянной подошве. У нее не было никаких сапог, ни туфель. Она приехала в этот край издалека. Она прошла, громко стуча по классу своими деревянными подошвами, и села на самой последней парте, у стены. Робкое лицо ее, с которого не сошли еще веснушки, и тихий взор ее серых глаз были печальны. Недавно у нее убили двух братьев. Но и сквозь печаль из ее глаз с неудержимым любопытством глядела юность на мир.

И Вера Сизова принесла в класс совершенно удивительную вещь — стеклянную ручку, сделанную в форме птичьего пера, сквозь которую можно было смотреть на солнце. Она казалась такой хрупкой, что ею страшно было писать. Но Вера говорила, что если эту ручку ударить даже о камень, то и тогда она не разобьется, что такое же точно стекло вставлено в фонарь боевого самолета, на котором летает брат. Он подарил ей эту ручку. И сквозь это волшебное стекло следит он в небе врага, и лучше стали защищает оно его со всех сторон. Даже осколки зенитных снарядов не оставляют на нем никакого следа, только слегка белеет, будто покрывается снегом, его прозрачная поверхность.