Дали глазами Аманды - [67]

Дали был очарован кино и сожалел о том, что у него не было достаточно средств, чтобы снять подлинный сюрреалистский фильм. Но все киношники, которые наносили ему визит,

Аллегрете, Кармело Бене, Жак Тати и Райшенбах, покидали «Мерис», возмущенные условиями мэтра. В первую очередь Дали было нужно много денег, потом — неограниченный художественный материал в виде слонов, вертолетов, чудовищ. Он хотел переплюнуть Феллини. Однако он любил в шутку напомнить, что он написал весь сценарий «Андалузского пса» на коробке от ботинок. Но было справедливым также и то, что у него осталась застарелая ревность к Бунюэлю, вместе с которым он снял «Золотой век». Он видел все фильмы Бунюэля, начиная от «Виридиана на Млечном Пути». Но он никогда не упускал случая напомнить, что Бунюэль был влюблен в Галу, когда они жили под одной крышей, и что он был глухим.

— Строят из себя глухих, когда не хотят слушать других. Именно поэтому Бунюэль, упрямый, как осел, стал глухим!

Он очень любил «Тристану» и находил, что Катрин Денев прекрасно справилась с ролью, что не помешало ему после появления «Ослиной шкуры» осчастливить ее следующим комплиментом: «Моя дорогая, вы самый прекрасный осел, которого только можно себе представить!» Дали обожал ломать копья и таким образом приобрел много врагов. Прежде всего в шоу-бизнесе. Он ненавидел Иве Монтана и не мог понять причин успеха Джонни Холлидея. Он называл журналиста Бувара промокашкой. И, конечно, в живописи никто не заслуживал пощады: Бернар Бюффе был для него — «холодной закуской». Детская «мазня» его соотечественника Миро вызывала у мэтра только ярость. Он отказывал в таланте Джексону Поллоку и Мондриану. Не говоря уже о «черном чудовище» Сезанне, картину которого «Купальщицы» он сравнивал с мешком картошки. Когда Сезанна превозносили до небес, мэтру это было невыносимо. Для него Сезанном от литературы был Бодлер. Он говорил, что ненавидит романтизм Верлена и Рембо. Но я никогда не знала, где тут кончается провокация и начинается искренность.

Будучи приглашенным на телевизионную передачу к Бувару, Дали пришел как раз после Мелины Меркури, исполнявшей душераздирающую песню о заключенных в тюрьму греческих братьях и проливавшей потоки слез. Когда Бувар обернулся к нему, Дали заявил с серьезным видом:

— Самая прекрасная вещь на свете — это отсутствие свободы. Свобода — это иллюзия. Я никогда не был так счастлив, как в тюрьме!

Он действительно когда-то сидел в тюрьме в Фигерасе во время службы в армии и часто рассказывал мне, с каким наслаждением он часами созерцал луч света, падавший на горбушку черствого хлеба…

Однако, с другой стороны, он мирился с ролью раба своей жены и выполнял каждое ее желание. Он слушался Галу, как ребенок мать. В этом году Гала подарила мне на рождество чудесную миниатюрную золотую косметичку 30-х годов, которой она больше не пользовалась. Я не знала как ее благодарить. Все друзья и куртизаны буквально осыпали семейство Дали подарками. Гостиная утопала в цветах. Дали и Гала никогда не испытывали недостатка в шоколаде или редких книгах. В этот раз у них оказалась даже хлебопекарная форма, присланная почитателями из Турина. Гала проверяла каждый подарок по собственной системе, которую она называла «методом Мейера», тогда как Дали бегал от одного подарка к другому, не зная, каким заняться. Он был импульсивен, она — отличалась необыкновенным чувством порядка.

В эту зиму Дали возжаждал иметь бассейн. Он захотел пробить стену в своей гостиной в «Сан-Режисе», в Нью-Йорке, чтобы переделать комнату со стеной в мастерскую. Дирекция отеля предоставила ему более просторный номер, но из суеверия он ни за что не хотел расстаться со своим прежним номером на шестнадцатом этаже. Когда в «Сан-Режисе» пробили стену, Дали решил, что из внутреннего дворика в Кадакесе можно было сделать ход в запущенную часть сада и что это было бы чудесным местом для бассейна.

— Это будет наш дворец, малышка Аманда, — объявил он. — Я построю для вас уменьшенную копию Альгамбры в Гренаде, с фонтанами и водопадом. Я уже звонил Пиньолю, нашему мэру-предпринимателю, чтобы он начал работы.

Этот бассейн стал для него новой игрушкой. Он делал эскизы и придумывал украшения. Этот бассейн должен был быть единственным в своем роде — длинным и фаллической формы, речь не шла об обычном калифорнийском бассейне. У него будет только один метр в глубину — это достаточно, чтобы плавать — и два бассейна круглой формы с двух сторон, как яйца. Другая его оконечность должна была быть круглой; на дне — морские ежи и острые камни, все это должно было быть покрыто слоем прозрачного пластика, чтобы никто не поранился. Мы собирались провести райское лето, как в арабском дворце…

Я уехала на несколько дней в Амстердам с моим лондонским приятелем Дикки. Мы собирались посмотреть на игру Оливье Тобиаса в «Волосах». В Амстердаме я должна была также посетить Рийскмузеум. Дали рекомендовал мне обратить внимание на «Круг ночи» Рембрандта и обязательно заехать в Дельфт, город Вермеера. Мы ехали на машине и останавливались почти повсюду. Потом мы вернулись в Париж, так как Дали собирался там провести весну, и остановились на улице Риволи, в «Сент Джеймс и Албани», любимой гостинице нашего дорогого Людовика XIV. Мой друг Дикки носил зеленые контактные линзы, и глаза его казались изумрудными. Дали тотчас соблазнился этим: — Галюшка, посмотри на него! Ты никогда не видела таких зеленых глаз!