Дали глазами Аманды - [4]

Вдруг я вспомнила, что в течение всего вечера мы не говорили о живописи. Я даже не попыталась дать ему понять, что в Лондоне я занимаюсь живописью и учусь в Академии искусств. Однако как же тогда мне узнать, кто его любимые художники и нравятся ли ему прерафаэлиты, которыми я так восхищалась в Тейт-галерее? Рисует ли он в Париже или только в Испании? Осмелюсь ли я спросить его об этом сегодня вечером?

Тара, казалось, не имел большого желания отправиться в отель «Мерис». Ему предстояла крайне неприятная беседа с адвокатом. Он хотел развестись и заставлял меня подписывать разные бумаги. Я это делала неохотно, но, чтобы получить опеку над своими двумя детьми, он должен был доказать неспособность к этому их матери. Я же была так влюблена в него, что готова была сделать все, что угодно, для его удовольствия.

В отеле «Мерис» портье привел нас на первый этаж, в 108-й номер, который занимали Дали с Галой. Там уже было полно народу: разодетые женщины, среди которых была одна миниатюрная особа с уморительным акцентом — ее звали Мафалда Дэвис, она занималась продажей картин Дали, конечно, Людовик XIV, близнецы, князь Русполи, необыкновенно вальяжный и любезный. Он непринужденно смеялся в ответ на остроты Дали.

Мы опять оказались «ряжеными», и Дали с гордостью представил нас своему двору, поскольку мы были его последним приобретением. Шампанское лилось рекой. Вокруг были цветы, много цветов, канделябры, лепной потолок, огромные зеркала. Да, Дали обожал роскошь и украшения. Когда мы выходили из номера, чтобы отправиться в ресторан, он сжал мою руку, втолкнул меня в лифт и прошипел мне на ухо: «Как только вы вошли в комнату, все присутствующие дамы на мгновение почувствовали себя устаревшими. Неужели вы этого не заметили? Они сверлили вас глазами, они обсуждали вашу короткую юбку, они были в бешенстве…»

Казалось, он упивался ревностью, которую я возбудила в его придворных. Конечно, во всяком дворе должна быть фаворитка. Я спрашивала себя, была ли это Гала, загадочная Гала, которую я еще не видела и про которую говорили, что она просто злая старуха. Я спросила у Дали, смогу ли я увидеть Галу.

— Гала приезжает завтра, — ответил он. — Вы увидите — это совершенно необыкновенное существо, я не могу жить без нее.

Он не уточнил, однако, что в это время Гала была в Цюрихе, где она занималась их финансовыми делами. Гала была деловой женщиной, а Дали развлекался в Париже, ожидая ее. Будет ли он таким же после ее возвращения? Фаворитка на один вечер, я была удостоена чести опираться на его руку, тогда как в другой он сжимал свою трость, как королевский скипетр. Вскоре Людовик XIV, Тара и я разместились в кадиллаке, чтобы ехать к Лейдену, тогда как остальные приглашенные должны были добираться туда, как им вздумается.

Леонор Фини не заставила себя ждать. Она тоже приехала со своим двором. Она была не менее экстравагантна, чем Дали. Из-под ее платья виднелись только кончики туфель, она носила плащ волшебницы, звезды в волосах и «скипетр» в руке. Видимо, она спрашивала себя, кто я такая. Я увидела, как Дали наклонился к ней и что-то тихо сказал ей на ухо.

По всей видимости, он говорил обо мне. Леонор Фини, слушая Дали, внимательно меня рассматривала, время от времени покачивая головой в знак одобрения. Дали объяснил мне позже, что она лесбиянка, о чем я уже начинала подозревать. Он добавил, что в доме у нее полным-полно котов. Она пригласила всех к себе обедать на следующей неделе и сказала Дали, чтобы он обязательно привел меня с собой.

Обед был нестерпимо длинным и фальшивым, как убранство помещения. Тара, которого плохо усадили, заметно нервничал. Я тщетно пыталась почувствовать хоть какой-нибудь голод. Фотограф не переставал нас щелкать, пианист наигрывал тоскливые мелодии.

Дали мне сказал, что он обожает эту «замечательную похоронную музыку» и попросил, чтобы для него исполнили «Ловцов жемчуга» Массне, любимую арию его отца, нотариуса из Фигераса. Он рассказывал о своем отце с гордостью, хотя тот и выгнал его из дома после женитьбы на Гала. Я находила Дали все более и более очаровательным. Я быстро забыла его навощенные усы и его мишурную одежду, настолько меня очаровало то, что он говорил, и впечатлила его любезность. И поскольку Леонор Фини была художницей, я наконец-то осмелилась сказать, что тоже вожусь с кистями. Он посмотрел на меня крайне удивленно:

— Вы занимаетесь живописью? Это ужасно. Хуже всего, когда женщина занимается живописью. У женщин нет никакого таланта. Талант, исключительно мужское свойство.

— А Леонор Фини? — спросила я, понизив голос.

— Тоже. Конечно, она немного лучше, чем другие. Но талант содержится в сперме, а у женщин ее нет. Вы согласны?

На это трудно было что-то возразить.

— Слыхали ли вы когда-нибудь о великих женщинах-художницах, которых можно было бы сравнить с Веласкесом или Микеланджело? Нет, Вы слыхали только о мужчинах. Талант, способность к созиданию помещается в яйцах. Созидание для женщин — это продолжение рода, они делают детей, но они никогда не смогли бы расписать Сикстинскую капеллу!

Леонор Фини, сидевшая напротив нас, делала вид, что она ничего не слышит. Поскольку князь Русполи сидел справа, Дали посчитал нужным мне сообщить: